Лоуни
Шрифт:
— Да, это он, — ответила миссис Белдербосс, отчаянно жестикулируя с целью привлечь его внимание.
— Его мать, однако, не с ним, — заметил мистер Белдербосс. — Интересно, почему?
— Возможно, она больше не появляется в церкви, — отвечала миссис Белдербосс. — Она стареет, я так думаю.
Мать шикнула на них, когда органист заиграл скорбную песнь, а несчастного вида прислужник, долговязый прыщавый парень, принес катафалк[23], поставил его на низкий столик и зажег пятнадцать свечей специальной тонкой свечой. Он снова удалился, потом вернулся
Вышел священник, и все встали. Он сделал короткое вступление — голос его глухо звучал в окружении каменных стен, временами срываясь почти на крик, — и затем начался двухчасовой цикл утрени и лаудов[24] — все на латыни, конечно, — и после каждой молитвы прислужник тушил одну свечу, пока мало-помалу в церкви не стало темно в полном соответствии с всепоглощающим мраком снаружи.
Ветер по-прежнему то затихал, то усиливался, переходя от тихого завывания к пронзительному вою. Упорный, как старый священник, иногда резко повышая тон, он бормотал старую проповедь о песке и море, предупреждая молящихся, чтобы те держались подальше от здешних мест.
Хэнни заснул, никто не тревожил его, и мистер Белдербосс сделал то же самое, склонив растрепанную седую голову мне на плечо. Как бы там ни было, Мать сильно увлеклась соперничеством с мисс Банс — кто из них сильнее сумеет растрогаться церемонией? Мать с каждым новым порывом ветра все крепче стискивала четки и все жарче молилась. У мисс Банс выступили слезы на глазах, когда в молитве Иисус воззвал к Богу, а свечи на катафалке быстро погасли одна за другой. Она даже сумела сама издать негромкий мученический вопль в тот момент, когда прислужник в темноте прошел по проходу и громко захлопнул тяжелую церковную дверь, что символизировало землетрясение, от которого содрогнулась Голгофа, когда человеческое сердце Иисуса перестало биться.
Мистер Белдербосс, вздрогнув, проснулся и вцепился себе в грудь.
* * *
Когда служба закончилась и единственная спрятанная под алтарем свеча была вынесена для того, чтобы служить символом будущего воскресения, мы все вместе вышли наружу под дождь. Прислужник держал зонт над священником, пока тот по-быстрому сжимал по очереди ледяные руки прихожан в своих и произносил благословение Божье. Местные быстро исчезли, потерявшись в темных домишках, замерших под сильным дождем вокруг зеленой деревенской лужайки, и как только последний посетитель покинул церковь — а это был ковыляющий из-за боли в бедре мистер Белдербосс, — священник снова зашел внутрь и закрыл дверь.
— Что ж, — начала Мать, когда все вернулись к фургону, — по-моему, служба прошла чудесно.
Она говорила это Родителю, но тот остановился за несколько шагов позади нее и провел рукой по каменной резьбе, окружавшей боковую дверь.
— Я говорю, это была чудесная служба, — повторила Мать, но Родитель то ли не слышал, то ли не обращал на нее внимания.
Сдвинув очки на кончик носа, чтобы лучше видеть, он внимательно рассматривал изображения людей и демонов, сошедшихся в смертельной
— Это верно, — отозвался мистер Белдербосс. — Верно.
— Да что ты знаешь, олух несчастный, — вмешалась миссис Белдербосс, шлепая его ладонью по плечу. — Ты пропустил большую часть.
— Не пропустил, — возразил мистер Белдребосс, потирая плечо и улыбаясь, — я просто глубоко погрузился в молитву.
— Ну что ты чушь несешь! — вскрикнула миссис Белдербосс.
— Я бы назвала эту службу мрачной, — вставила мисс Банс.
Дэвид согласно кивнул с важным видом.
— Не могу сказать, чтобы служба мне понравилась, — заметила Мать.
— А я не сказала бы, что она мне не понравилась, — усмехнулась мисс Банс.
— Так, и где этот рыбак? — спросил отец Бернард, подводя Мать к фургону.
* * *
Мать устроилась впереди рядом с отцом Бернардом и указывала ему дорогу к деревянному домишке в этом Богом забытом углу, перед которым сидел человек с лицом, покрытом шрамами. Перед ним были разложены подносы с только что выловленными из Ирландского моря скатами, макрелью и злобного вида угрями. Во времена отца Уилфрида существовала традиция в Страстную пятницу останавливаться здесь, и Мать пришла в восторг, увидев, что лавка по-прежнему существует и все тот же самый человек по-прежнему собирает деньги, пользуясь помойным ведром в качестве кассы. Сдача возвращалась грязными деньгами, но Мать, похоже, совершенно не обращала на это внимания.
Мы ждали в фургоне, пока Мать и Родитель наболтаются с продавцом, а он завернет им рыбу в газету. Мимо нас проехал «лендровер» и затормозил неподалеку от лавки. Это была машина Клемента. Та же самая, что я видел на дороге за «Якорем». Паркинсон, человек-бык, вылез первым, бросив на нас взгляд, кивнул персонально отцу Бернарду и, не торопясь, направился к лавке. За ним последовал Коллиер со своей собакой. Оказавшись на земле, но по-прежнему на цепи, пес принялся обнюхивать все вокруг, затем залаял и присел на задних лапах посреди дороги.
— Это не те люди, которых мы видели по дороге сюда, преподобный отец? — спросила мисс Банс.
— Они самые, — ответил отец Бернард, недовольный тем, что Паркинсон выделил его среди других.
— Интересно, а где Клемент? — поинтересовалась миссис Белдербосс.
— Не знаю, — ответил мистер Белдербосс. — А что?
— Это же его «лендровер», разве нет?
— Ну и что?
— Так почему же они его взяли?
— Откуда я знаю?
— Ты думаешь, он им одолжил машину?
— Не говори глупости, Мэри.
— Я не говорю глупости. По-моему, они гадят тут друг другу. Разве нет?
— Далеко не так, — усмехнулся мистер Белдербосс. — Если они взяли «лендровер» Клемента, то это потому, что он им его продал. Или в обмен на что-то. В смысле, здесь далеко не всегда все решают деньги, но и бесплатно тут никто ничего не делает. У фермеров нелегкая жизнь, и благотворительность тут никто не может себе позволить.
Последним вылез пожилой мужчина, яростно кашляя в рукав. Он облокотился на «лендровер» и посмотрел в нашу сторону.