Ловцы фортуны
Шрифт:
— Друзья?.. — Он рассмеялся.
Она кивнула.
— По правде говоря, может и более, чем друзья.
Его руки стиснули ее плечи, и на миг Миранде показалось, что он хочет ее поцеловать, но, к ее разочарованию, он отпустил ее и, вернувшись в свое кресло, зажег сигарету, но пальцы его при этом слегка дрожали.
— Вражда между вами и моим отцом существовала задолго до того уик-энда в Брайтуэлле, — внезапно сказала Миранда. — Почему?
— Я могу изложить только свою точку зрения, не его! — Он задумчиво затянулся, потом кивнул. — Хотя, да,
— Джулия? — предположила Миранда.
— Ее имя было упомянуто, — сухо согласился он, — но в меньшей степени. Нет, он боялся, что моему роковому очарованию подвергнется Лора, хотя почему, представить не могу — во всей Англии нет более верной жены, и я уверен, что Мэтью Брайт имел возможность в этом убедиться. Однако он упоминал также и вас… в особом смысле.
Она не верила, что ее мечты о Рэйфе могут стать еще более недостижимыми, но это оказалось именно так.
— Это все? — отчаянным голосом спросила она.
— Нет. Теперь о моих враждебных чувствах к нему. Их причина менее личная, но совершенно искренняя. Для меня Мэтью Брайт — один из тех всемогущих алмазных магнатов, в чьих интересах была развязана война с бурами, и чьим именем были совершены многие преступления этой войны.
— Какие преступления вы совершили?
— Вы когда-нибудь слышали о концентрационных лагерях?
Она кивнула.
— Джулия много говорила о них. О том, что происходящее там выглядело… позорно… — Миранда поморщилась, полагая, что произносит неподобающее выражение.
Он хрипло рассмеялся.
— Как-то раз сержант Кинг сказал так: «Все это выглядит позорно, сэр». Он заявил это, когда мы сожгли первую ферму в наказание за то, что ее обитатели застрелили трех моих лучших солдат. Поэтому я спросил доброго сержанта, есть ли у него другое предложение, другой способ помешать бурам превращаться из мирных жителей в партизан и назад, ведь таким образом они могли продолжать войну до бесконечности и убивать наших солдат так же, как тех, что лежали перед нами в грязи. Лорд Китченер, сказал я, рад будет альтернативному решению.
Миранда молчала, продолжая смотреть на него.
— Естественно, сержант не мог предложить альтернативы — никто не мог. Буры избрали партизанскую войну, и нашим единственным ответом была тактика выжженной земли. Итак, мои солдаты перебили скот и свалили во дворе всю домашнюю утварь. Была даже попытка грабежа, в присутствии офицера называвшаяся реквизицией. «Но не в присутствии этого офицера!» — заявил я, ткнув себя в грудь, спасая честь британской кавалерии. — Губы его скривились, пока он докуривал сигарету. И мы сожгли все — вплоть до детской колыбельки.
— И после этого вы послали бездомных женщин и детей в концентрационный лагерь?
— Да, в лагеря, где более двадцати женщин и детей умерли.
Она не могла услышать выражения его голоса, но могла увидеть и почувствовать
— И была одна девочка, которая стала для меня символом всех этих несчастных. Ее звали Марианна!
— Где вы, там всегда есть девочка.
— Возможно… Марианне было шесть лет, и она выглядела в точности как вы.
Глаза Миранды расширились.
— У нее был теленок, которого она обожала. Я до сих пор вижу, как она цепляется за его шею, когда один из моих солдат готовится перерезать ему горло. Она так напоминала мне вас и эту проклятую Ричи!
— Вы спасли ее?
— Да, спас на время. И послал обоих — Марианну и теленка — в концентрационный лагерь. Что случилось с животным, я не знаю. Но Марианна умерла. Она умирала на моих глазах. Совпало так, что там случайно присутствовала ваша кузина Джулия.
Последовало долгое молчание.
— Я не могу помочь вам, — сказала Миранда. — Вам нужно прощение, — но не мое. Надеюсь, что вы его найдете.
— Тринадцать лет я искал этого прощения — и начал терять надежду, потому что не знаю, где его обрести. — Потом он внезапно улыбнулся. — Но эти тринадцать лет состояли не только из мрака и отчаяния. Я жил…
— …и любил.
Он промолчал.
— Если Марианна символ всех женщин и детей, умерших в концлагере, разве я не представляю другую сторону медали? — спросила она.
— Одно время, не больше. Вы-то ни в чем не виноваты.
Он пересею комнату и, заключив Миранду в объятия, крепко поцеловал. И когда она обнимала его, страстно прижимаясь к нему, в ней все так бушевало и пылало, так раскрывалось и рвалось ему навстречу, что ей показалось, будто она умирает…
— Дочь Мэтью, — прошептал он наконец, сжимая в ладонях ее лицо. — Боже мой, но вы — дочь Мэтью. Из-за этого то, что я собираюсь делать, становится легче и в то же время гораздо труднее. Пожалуйста, помните, — что бы я ни делал, что бы я ни говорил, я на вашей стороне! Верьте мне!
И он ушел, оставив Миранду сидеть у камина и понемногу возвращаться в реальный мир — мир Мэтью и Антона Элленбергера, Тиффани и Рэндольфа, алмазов и акций, где Рэйф Деверилл был лишь невозможной мечтой. Она чувствовала, как отчаяние охватывает ее… но в этом жестоком реальном мире она должна продавать свое тело, а не дарить его. Медлить больше было нельзя, но все же душа ее продолжала молить о чуде. Верить ему? Если бы только она могла… если бы только могла…
Тиффани не спала всю ночь, но с первыми лучами солнца ее сознание прояснилось, и она вспомнила, что Рэндольф после приема прошел в свою спальню не сразу. Есть вероятность, что он сидел у себя в кабинете и мог — только мог — оставить дверь незапертой. Тиффани тихо поднялась по лестнице и дернула дверную ручку. Та поддалась. Или Рэндольф считал ее слабовольной женщиной, которая настолько сломлена недавним поражением, что в данный момент не представляет для его планов никакой опасности, или никакого секрета не было.