Ловец бабочек
Шрифт:
– Не буду…
Кошелек Себастьян на коготь подцепил.
А кошелек хороший был.
Чуть потертый, видно, служил давно верой и правдой. Позолота местами поистерлась, бока растянулись, подсказывая, что внутри его лежит немалая сумма, даже если медью.
Паренек сглотнул.
Кошелек покачивался, гипнотизируя.
…в темноте что-то зашуршало, и гопарь очнулся.
– Ты это… гони давай!
– Куда? – поинтересовался Себастьян со всей возможной вежливостью.
– Сюда!
–
Гопарь запыхтел, пытаясь найти пристойный повод для удара, но чужачок держался вежливо, спокойно… слишком уж спокойно для залетного придурка, которому вздумалось разгуливать ночью не в том районе. И мелькнула нехорошая мыслишка, что каплунок-то засланный, что тронешь такого и скоренько возникнут пред тобой, как в сказке, двое да из ларца, одинаковых с лица. Только желаний исполнять не станут, но подхватят под ручки белые да и в ларец свой уволокут, отчетность улучшая да раскрываемость повышая.
Вона, давече аккурат писали, что новая резолюция на сей счет вышла…
– Ты… - денег хотелось.
Нет, деньги – вещь такая, что их всегда охота, но…
…третью неделю на мели. Всю медь из карманов вытрясли, еще немного и вправду на завод пойдешь, за медяки сущие корячится, а Варька колечко требует. Видала в магазине и дуется, носом крутит, того и гляди к Косому переметнется, тот-то, даром что честным пацаном себя считает, да только все знают – трусоват он.
Фарцовщих хренов.
Но при деньгах… бабы деньги любят, и еще чулочки шелковые. За чулочки и будут терпеть, что кривую рожу Косого, что жирок его, что нудный норов и привычку на жизнь жалиться. Вот с Кашней весело, это и Варька признает. Он-то, когда звенит в карманах, не жмется.
Колечко?
Да запросто!
Мороженое? Синема, которую в Доме культуре крутят? Со всяким удовольствием. И портвейну. И к портвейну, и всего, чего только душенька пожелает. Да только кто ж виноват, что звенит в этих карманах не так часто, как Варьке хотелось бы…
…но уйдет.
…девка горячая. И хрен бы с ней, небось, к Косому многие девки бегают, да только редко какая выдерживает дольше пары недель. Косой-то сперва ласковый, горы золотые обещает, а как девка ноги раздвинет, так и переменяется. Становится зануден, придирчив, и деньгу жмет. Что ему тратиться, если получил свое? И ведь загадочная бабская натура, на Закосках все про Косого знают, но не успокаиваются, каждая думает, будто переделает, ага… силою любови… любовь у Косого только к золотишку и переделала его так, что дальше некуда.
– Я, - каплунок залетный кошелечком помахал, приманивая. И вправду борзый… но… будь, может, Кишма один, он бы не стал связываться, чай, не последние мозги отбили, но в тенечке ж Жужель с Быком притаились. Смотрят, стало быть. А Жужель еще когда слушок пустил, будто Кишма только за шкуру собственную
Трепло.
Скажи он в глаза это, так мигом бы Кишма ему разъяснил бы, что про кураж, что про законы пацанские, да только…
– С-сука, - сказал Кишма.
– Где?
Вот же ж…
Каплунок оглянулся. Плечами пожал и кошелечек подбросил. Мол, бери, коль духу хватит. Этакого вызову и жупель навроде Косого не снес бы. И Кишма решился.
Ноги у него быстрые.
Места он знает.
Ежель чего, то…
Он ударил, не додумавши, и урод этот – а как можно назвать того, кто над честными людьми издевается, в промысле разбойном помехи создавая – уклоняться не стал. Кишма в какой-то момент даже испугался, что зашибет, он-то от души бил, надеясь, что каплунок этот не только языком болтать гораздый… а мокрухи до сего дня за Кишмой не числилось…
…и не будет.
Что-то хрустнуло.
Крепко так хрустнуло. И руку Кишмы будто кипятком обдало, а с этого кипятку верная свинцовка, самолично крученая да отлитая на старом капище – пацаны знающие сказывали, что так оно верней – вдруг взяла и развалилась. А мужичок ничего, как стоял так и остался стоять.
Кошелечек вот уронил.
– Хорош, - сказал он, лоб почесывая, на котором будто бы шишка росла… то есть, сперва Кишма так подумал, а после увидал, что не шишка это. Шишки, они не так скоро растут. Эта ж прям на глазах вытягивалась… и слева другая… и после что-то да захрустело, и за спиною мужика черным плащом распахнулись крылья.
– Мамочки… - пискнул Жужель и, голос обретши, завопил на все Выселки. – Хельм явился!
– Ага, - подтвердил крыластый, когтем рог поскребывая. – Лично по твою, заметь, душу…
Этакого издевательства Кишма вынести не смог.
Он закрыл глаза.
И препозорнейшим образом рухнул во тьму.
…нет, все ж слабоватый в Хольме народец. Помнится, во времена стародавние, когда случалось Себастьяну развлекаться подобным от незамысловатым образом в Познаньске, лиходеи чувств-с не лишались, но хватались за ножи… а этот…
Себастьян склонился над павшим героем, который лежал недвижим и бледен.
…а костюмчика-то и не жаль.
Неудобный.
Себастьян хлопнул паренька по одной щеке.
По другой.
И когда веки дрогнули, левый глаз приоткрылся.
– Кайся, - велел Себастьян.
Паренек сглотнул и уточнил на всякий случай:
– В чем?
– А в чем есть, в том и кайся…
…Кишма осознал, что прямо сейчас жрать его не станут. Нонешний демон, к слову, уже не гляделся таким уж огроменным, как в первые мгновения. Нет, он был изрядно велик и могуч, - иных демонов и не бывает, - но мелковат.