Ловец душ и навья невеста
Шрифт:
— Оставь себе.
— Это твой аванс.
— Я ведь должен тебе жалование.
— Мы договаривались на тридцать, — напомнила Карна.
— А твои расходы на «Золотого гуся»? Я не стану брать у тебя деньги. Есть шанс, что господин Шульц расплатится натурой?
Он осклабился, и Карна посмотрела на него укоризненно, но тут же поняла, что в гляделки ловца не выиграть.
— Хорошо, — сказала она, спрятав мешочек с монетами назад в карман. — Пойду переоденусь.
Она долго перебирала свой гардероб, и в итоге остановилась на юбке с высоким разрезом, которую подразумевалось носить вторым слоем, и серой блузке —
— Не слишком? — спросила она.
— Если позволишь, — он шагнул к ней и аккуратно, не касаясь пальцами кожи, расстегнул еще одну пуговку на блузке, так что стала видна ложбинка между грудей.
— Это ужасно, — вздохнула она. — Зачем ты во все это меня впутываешь?
Рихард приподнял ее подбородок, посмотрел в глаза, и она испытала уже знакомое чувство то ли падения, то ли полета.
— А ведь ты в восторге, — тихо сказал он, погладив пальцем ее щеку. — Тебе все это нравится, Карна. Подумай вот над чем: может, роль обычной жены, которая заботится о доме и изредка организовывает приемы, — это мало для такой как ты? Через пару лет ты бы заскучала и взвыла от тоски. А в монастыре через пару месяцев полезешь на стены.
Она оттолкнула его руку от своего лица.
— И ты забыла одну мелочь, — добавил Рихард. Он быстро поднялся по лестнице и вскоре спустился, держа в руке череп. — Гектор.
Карна вздохнула, открыла сумочку, и Рихард опустил череп в атласное нутро.
— Моя шляпка утонула в грязи, — пожаловалась она.
— В баре «Вонючий козел» дамы не носят шляп, — успокоил ее Рихард.
37.
Грязная улица спускалась к самой Черве, которая не была огорожена ни парапетами, ни забором, и какого-то мужика рвало прямо в реку. Из бара, на вывеске которого висел рогатый череп, доносилась музыка, ругань и хохот. Карна вцепилась в руку ловца сильнее.
Он распахнул перед ней дверь, и запахи квашеной капусты, спиртного и пота едва не сшибли ее с ног.
— Самое убогое заведение Рывни к вашим услугам, — сказал Рихард. — Рывня — город контрастов.
— Да уж, — протянула Карна, прижимая к себе сумочку с Гектором. — Не «Золотой гусь»…
В «Вонючем козле» было жарко и душно. Интерьер не впечатлял: квадратное помещение, густо уставленное столами и лавками, позади нечто вроде барной стойки, за ней три бочонка, справа в углу небольшая площадка для музыкантов. Гармонист растягивал меха, старый дед бойко щипал струны на гуслях, притоптывая ногой, а мальчик, лет десяти на вид, подпрыгивал, выбрасывая коленки в драных штанах, и размахивал трещотками. Перед ними стояла шляпа, и Карна даже решила бросить монетку, но потом вспомнила, что у нее в сумочке череп. Касаться его руками она не хотела.
Одну деревянную стену выкрасили в зеленый, и кто-то нарисовал на ней козла. Козел был тощ, уныл, и смотрел на мир без всякой надежды, на миг напомнив Грету скорбным выражением морды…
Карна взвизгнула и обернулась на толстого красномордого мужика, который довольно осклабился, показав
— Рихард! — воскликнула она. — Он ущипнул меня за… ниже талии!
Ловец смачно приложил ладонью ее ягодицу.
— Сегодня это моя задница, усек?
Мужик показал большой палец и отвернулся к друзьям, а Рихард склонился к Карне и прошептал ей на ухо:
— Мы на работе, помнишь? Нам нужен живец, на которого будем ловить жмыха.
— Руку убери, — процедила Крана сквозь зубы.
Рихард переместил ладонь чуть выше и провел Карну между столов. Людей в «Вонючем козле» набралось не в пример больше, чем в «Золотом гусе». Они теснились на лавках, а некоторые женщины сидели прямо на коленях у своих спутников. Расстегнутые пуговки, спущенные с плеч рукава, задранные юбки — можно было бы подумать, что это бордель, но на десять мужчин тут едва ли приходилось по одной женщине.
Им удалось найти свободную скамейку в углу. Парочка, сидящая напротив, самозабвенно лобызалась, и костлявые руки мужчины с черными каемками ногтей шарили по телу девушки, уделяя особое внимание заднице и груди.
— Какое ужасное место, — прошептала Карна, когда Рихар помог ей снять плащ. — Где твой живец?
— Пока не пришел, — ответил он.
Рихард положил плащ Карны и свое пальто прямо на лавку, вытянул рубашку из брюк, чтобы прикрыть пистолет и ножны, из которых торчала рукоятка с кристаллом. На стол перед ними плюхнулся кувшин, две глиняные кружки, а после и тарелка с чем-то золотистым и хрустящим даже на вид.
Официантка, тощая и желтоглазая, как молодая козочка, подмигнула Рихарду.
Карна осторожно взяла поджаристый ломтик из тарелки и понюхала.
— Рыбка в кляре, — сказал ловец. — Мелкая, можно есть прямо с костями. К пиву отлично.
Он наполнил их кружки из кувшина, слегка подул на густую белую пену.
— А это разумно — пить перед работой? — с сомнением спросила Карна.
— Я почти не пьянею, — ответил Рихард. — И в целом редко теряю контроль. Хотя у тебя прямо талант выводить меня из себя.
— А жмых — это сложно? В смысле, убить его. Кто сильнее: жрун или жмых?
— Зависит от возраста и от животного, ставшего навкой.
— А как ты различаешь навь? — полюбопытствовала Карна. — Как понимаешь, кто именно перед тобой? Ведь выглядят они одинаково чудовищно.
— Низшую навь я определяю по способу, которым она хочет меня убить, — ответил Рихард. — Жрун тупо пытается сожрать, жмых — вырвать печень, хвач самый безвредный — он жадный, и интересует его лишь золото и украшения. Многим людям удается уйти от него без повреждений, если только они не пытаются отобрать свое добро. Или если не вставили себе золотые зубы… Хвача убить легче всего: он сам бежит на кинжал, когда видит блеск серебра. А вот дрюч самый мерзкий.
— Дрюч? И как он пытается убить?
— Не то чтобы убить… — криво усмехнулся Рихард. — Его еще называют беспутник. Понимаешь?
Карна быстро кивнула, уткнулась в кружку с пивом, чтобы скрыть смущение.
— Когда умирает хороший человек, его душа уплывает по белой реке, — продолжил Рихард. — Но если он в целом был хороший, но с излишней страстью к чему-либо: допустим, обжирался, или пьянствовал, или не пропускал ни одной юбки, то эта часть его души — темная — остается здесь. И если она слишком сильна, то продолжает жить и находит себе вместилище в животном.