Ловец тени

Тарасов Валентин

А слова Мары о том, что ему якобы уже открылась тай­ная причина тех смертей... Сколько ни старался, ни си­лился припомнить, ничто путное на ум не шло.

Обо всем этом Чеслав думал, лежа на сеновале, куда за­брался сразу после прихода в городище с рубки в лесу. Бо­леславе и Кудряшу было строго-настрого наказано ни­кому не сообщать, где он залег. С него хватило слез да причитаний Болеславы, которая, узнав, что его чуть не прибило деревом, сама едва не рухнула что трава скошен­ная. И это при том, что они с Кудряшом живописали все происшедшее так, словно

ничего страшного и не могло статься, и дерево то было так себе — всего лишь жердь с ветками. Расспросов же и сочувствий остальных любо­пытных соплеменников — а таких, он знал, будет нема­ло — Чеслав хотел избежать.

Случайно ли дерево упало в тот момент, когда он про­ходил мимо?

Все мужи, конечно, так и порешили. Да он бы и сам так думал, если бы... Если бы не было стрелы и ловушки в ле­су... Не было драки из-за Зоряны... И если бы Чеслав не видел глаз Стояна, когда жив остался и взглянул в его сто­рону. Нехорошие то были глаза. Разочарование было в них...

От мыслей Чеслава отвлекли чьи-то шаркающие шаги, которые приближались к его скрытному лежбищу. Зашур­шав сеном, он высунул голову с вершины копны и увидел Болеславу с кувшином молока да куском хлеба в руках — поесть ему принесла. Передав еду, она взглянула на парня полными слез глазами и горестно вздохнула.

— Родичи наши с расспросами все приходят: что да как? — Заломив руки, Болеслава качнулась из стороны в сторону, не в силах отойти от вести о случившемся с ним. Губы ее скривились, будто от кислой ягоды, и она продолжила уже не так миролюбиво: — Кривая Леда при­бегала, сокрушалась, что не первая прознала про жуть, которая с тобой на рубке приключилась. Да все чушь какую-то несла, что будто бы так и знала, что подобное случится. Так я ее, болячку дурную, едва метлой не отхо­дила. Чтоб ей пусто было! — И оттого, что все еще серди­та была на глупую бабку, она выхватила клок сухой тра­вы из копны и, в сердцах разорвав его, бросила.

Чеслав, слушая Болеславу, еще раз возблагодарил разум­ную мысль, что, посетив его голову, надоумила скрыться от городищенских ротозеев да любителей посмаковать из чужого котла. Он с удовольствием умял кусок ароматного хлеба и, с жадностью запив его молоком, вернул кувшин кормилице. Болеслава же, топчась под копной, все никак не уходила. Похоже, она не все сказала, что хотела, и реша­ла, стоит ли о том говорить или не стоит. А после, приняв- таки решение не молчать, несмело кашлянула и поведала:

— И другие заглядывали в хату... Зоряна приходила... — заговорила осторожно, зная о непростых отношениях между ними. — Все о тебе да о том, что в лесу сталось, рас­спрашивала... Поговорить с тобой хотела, уж и не знаю о чем. Да я ж молчу, где ты скрылся, как наказал...

Выговорив все это, Болеслава даже невольно на цыпоч­ки поднялась, чтобы лучше видеть, как он отнесся к ее со­общению, — ждала, что скажет.

Чеслав же, словно и не услышав ее, молча перекатился по шуршащему ложу подальше от края копны и там затих.

Болеслава, постояв еще какое-то время и не дождав­шись ответа, повернулась к дому.

—

Вот-вот, уж лучше в сене сиди. А то что не отойдешь от дома, так и напасть какая случается... — уходя, бор­мотала себе под нос женщина, как когда-то в его детстве. Хоть и муж он уже полноправный и в их семействе — гла­ва, а для нее все одно дитя, за которым глаз да глаз нужен.

Чеслав же, несмотря на внешнее безразличие к словам Бо­леславы о Зоряне, думал теперь именно о ней. Чего ж эта гор­дячка приходила? Только ли обеспокоившись угрозой его ги­бели? Ишь, всполошилась! А то и видеть не желала. И о чем говорить с ним хотела? Надо бы, наверное, повидать ее.

Вылазку для встречи с дочкой Зимобора юноша решил совершить, когда надвигающиеся сумерки наполнятся гу­стотой. И ждать этого пришлось совсем недолго. Дневное светило все глубже и глубже погружалось за лесной ча­стокол и быстро там гасло. И как только на небосклоне осталась от него лишь узкая светлая полоска, Чеслав ужом выбрался из своего укрытия. Не особенно таясь, но ста­раясь обходить места, где можно было повстречать не от­правившихся еще на покой соплеменников, чтобы тем са­мым избежать претящих ему расспросов, он направился в сторону дома Зоряны.

Но когда Чеслав добрался до цели своей вылазки, горо­дище уже почти что погрузилось в плотную серую тьму.

И только набравшая силы бледноликая луна не давала ей стать непроглядно-черной.

Подойдя к дому Зимобора, Чеслав отступил к ближай­шему овину, где не раз скрывался в пору, когда его еще волновали прекрасные очи Зоряны. Когда это было! Сей­час ему казалось, что очень давно, в неразумной младо­сти. А на самом деле и полгода не минуло.

Из-за бревенчатого угла овина очень хорошо просма­тривался вход в жилище. И сейчас Чеслав, осмотревшись, не заметил там чьего-либо присутствия, но все же наде­ялся: «Авось Зоряна выйдет зачем-то поздней порой из хаты, и удастся ее окликнуть».

Можно было, конечно, как когда-то, бросить камешком в стену— вызвать девку. Но в этом был немалый риск на­рваться на ее родителя.

Идти в дом в открытую Чеслав не мог. У них с толсто­брюхим Зимобором была если не вражда, то уж наверня­ка давняя неприязнь. Тянулось это с тех еще пор, когда был жив отец Чеслава, славный Велимир, и завистливый Зимобор пытался негласно оспорить главенство его в городище и возглавить общину. А еще, догадывался моло­дой муж, не мог уважаемый глава своего рода простить ему то, что пренебрег его дочерью.

Убаюкиваемое летней ночью селение постепенно зати­хало. И в этом безмятежном затихании Чеслав ненароком расслышал чьи-то приглушенные голоса. И почти сразу до­гадался, откуда они доносились, — с другой стороны ови­на. Там под неостывшей еще от дневного солнца стеной, укрывшись от посторонних глаз, тоже кто-то пристроил­ся. Голосов было двое: один — явно девичий, а второй по­грубее, но не мужа еще, а скорее отрока, потому как был неровным и при разговоре то и дело пускал петуха.

«Воркуют голубки!» — улыбнулся Чеслав чужому па­рованию.