Ловец тумана

Игнатьев Сергей

8

Герхель свою часть сделки тоже выполнил.

У старого лесовика была масса недостатков, но он всегда чтил заключенные им самим сделки. К тому же старик просто не способен был на вранье.

У Северина в руках была карта, которая указывала местоположение гробницы Шахрияра, указывала местоположение муринской смерть-фактории, из которой в приморские степи Альтерры текли все новые и новые отряды созданий Хаоса. Даже не смотря на то что создатель этого механизма был упокоен Северином, цикл продолжался, с каждой новой смертью, с каждой новой каплей пролитой крови, создавая все больше предпосылок для воплощения Шахрияра, которое ставило

под угрозу существование всей великой триады Терра-Альтерра-Аррет. А быть может, и всего Упорядоченного.

Гелену и оставшихся в живых хаоситов необходимо было остановить. Любой ценой.

Это понимали все в отряде Северина. Хотелось верить, что даже Жанна постепенно начала понимать.

Чем ближе была смерть-фактория, тем явственнее были знаки, будто нарочно оставленные Муриным-Альбинским для своей дочери. Чтобы она смогла воочию увидеть, каким он был на самом деле, ее нежданно-негаданно объявившийся отец.

Вовсе не интересный мужчина и полиграфический король, репутацию которого имел он на Терре. Но – безумец. Властолюбец, свихнувшийся от доставшейся ему власти. Истинный хаосит, не признающий рамок и границ, не останавливающийся ни перед чем, чтобы достичь своей заветной цели. Упивающийся своей безнаказанностью и теми несчастьями и бедами, которые производят творения его рук.

Они следовали по землям Хаоса, направляясь в самое сердце муринской Тайной империи, выстроенной им на границе двух миров, и ужасающие плоды его правления наблюдались здесь повсеместно.

Какой заманчивой сперва казалась Северину предложенная Циролисом идея: для разрушения планов Мурина-Альбинского использовать им же самим созданную систему порталов. Прирожденный талант и глубочайший специалист по части всего, что связано с магией перемещения, Мурин связал свою Тайную империю стационарными порталами, соединив ее с Точками Перехода между мирами Альтерра и Аррет, создал замкнутый цикл, эдакий магический метрополитен, чьи туннели прорыты не в земле, но в междумирье. По нему он мог скакать с объекта на объект, как задорный кузнечик, лично проверяя, как идут дела у подопечных. Северину посчастливилось на личном опыте познакомиться с такой системой – когда их с Шедди, а заодно и Билкара, преследовавшего их во главе отряда Акробатов, муринский десант накрыл на затерянной в степи клок-фактории.

Какой заманчивой была эта идея, словно лягушка из детской песенки, стремительными скачками через порталы Мурина-Альбинского добраться до ключевой точки маршрута – его смерть-фактории на Моровых Плешах. И накрыть зеленым брюшком все наследие сумасшедшего кузнеца.

Но Жанна не смогла помочь или не захотела открыть перед Северином и его спутниками всю цепочку Муринского маршрута. Уж ему-то наверняка после перемещения между мирами не приходилось неделю брести через леса, с солониной и сухарями в заплечном мешке. Из одного портала в другой – делов-то.

А если бы приходилось – если бы, подбираясь к собственному творению, он мог бы наблюдать те последствия, что оказывает действие его смерть-фактории на окружающий мир – неужели не шевельнулись бы какие-нибудь заржавленные шестеренки в его опутанном паутиной Хаоса мозгу? Не устыдился бы? Не одумался?

Вряд ли. Насколько знал его Северин – не такой это был человек. Да и вовсе не человек.

И чем дальше продвигался отряд в глубь Моровых Плешей, тем быстрее таяли былые сожаления Северина о том, что он отнял у Жанны отца.

Позабытые и позаброшенные лагеря клиц-клоков – людей, у которых злая магия похитила душу, превратив в послушных и безропотных работников. Пустые глаза снулых рыбин, зашитые грубой ниткой рты. Они продолжали

выполнять механическую работу – готовили какое-то варево в бараках, из труб которых шел чахлый, прибиваемый ветром к земле дымок. Валили лес, наращивая груды обтесанных бревен, которые никто не спешил забирать. Ломали кирками камень, упорно и тупо стесывая целые скалы. Топоры тупились, кирки ломались, ингредиенты, необходимые для варева, кончались. А клиц-клоки продолжали работу – размеренными, механическими жестами колотили по древесным стволам сбитыми топорищами, долбили скальную породу бесполезными палками, помешивали и переливали из одной тары в другую пустой кипяток… Бездушные, безропотные и безвольные трудяги с зашитыми ртами и потухшими глазами. Нижняя часть пирамиды, залог успеха любых муринских начинаний.

Чем ближе была смерть-фактория, тем чаще попадались и другие солдаты муринской армии – памятные по степям шреккеры и морталисты, уроженцы этой самой смерть-фактории. Бродили по лесам, лишенные руководства, злобные и бесстрашные, в облупившихся черно-красных доспехах, в опутанной колючкой броне с вытесненным на ней знаком расходящихся стрел, с лицами, скрытыми глухими забралами, несущие смерть всему живому.

Невидимые ладони ветра щедро подгоняли назойливый белый пух – семена ядодрева, к навязчивым ласкам которого Северин, кажется, стал привыкать, как тогда, во время необъявленной степной войны. Войны, которая все еще шла, каждый день унося новые жизни, ссыпая кроваво-красный песок на Весы Упорядоченного, силясь нарушить равновесие, разбить те путы, что удерживают в плену метущийся дух Шахрияра, силясь разрушить Равновесие. И кто знает, какая песчинка станет роковой и обратит чашу Хаоса в движение?

Северин должен был положить конец войне, привести Весы Упорядоченного в равновесие.

В пути им встречались время от времени не только плоды неустанных муринских трудов, но и зримые следы тех магических стихий, что сошлись в своем гибельном танце над просторами мира Аррет. Тех, что превращали То-что-могло-произойти в То-чего-никогда-не-было. Тех, что делали Аррет – миром-свалкой.

Миром исправленных ошибок.

За завесой из душистых еловых ветвей, в веселом журчании ближнего ручья, показался покореженный остов вертолета, гнутые, перекрученные спиралью лопасти которого казались надгробием, сотворенным безумным скульптором.

Ветер налетал порывами, с белым пухом ядодрева неся сорванную с ветвей медную листву, напоминая о том, что грядет осень, грядет пора умирания, и нужно спешить, очень спешить. Что нужно торопиться жить. Ветер шумел ветвями, и крошечные серые птахи срывались с них, трепеща крыльями, летели вперед и вверх, между деревьев, между острых, буро-желтых от времени, дождей и ветра, гигантских голых ребер, оставшихся от скелета какого-то невиданного зверя, напоминавших громадные обрушенные арки галереи, ведущей в никуда…

Громадный разлапистый ясень скрипел на ветру, словно сопротивляясь накатам невидимого воздушного моря причудливо изогнутыми ветвями. На одной из них, мерно покачиваясь, висело вниз головой худое мальчишеское тельце в оранжевом комбинезоне и надвинутом на мертвое лицо капюшоне.

Вот выжженная прогалина посреди светлого березняка, между тонких белых стволов, увенчанных краснеющими в свете дальних зарниц поникшими кронами. Посреди нее, в саже и копоти, застыла страшная тварь, зарывшаяся в пепел лобастой башкой. Ее шипастый хвост оплел закованного в доспехи воина, продолжающего сжимать в мощной руке зазубренную острогу из тусклого металла, что, пройдя насквозь, вышла из спины его уродливого убийцы. Сплелись в объятиях и так застыли навсегда…