Ловец
Шрифт:
Он по прежнему держал мою руку. Да и как сказал сам Тэд, пощечина – жест аристократов. Оттого я плюнула. Ему в лицо. Со всей яростью, что кипела в душе.
– Да пошел ты!
Он замер, а потом медленно отпустил мою руку.
Уходила я в звенящей тишине. Во время разговора мы не разбили ни одной чашки, но было такое
Уже в коридоре услышала насмешливое:
– Не забудь оставить простынь. Она моя.
Ткань тут же упала на пол. Как будто ловец думал, что без этой тряпки я от него никуда не уйду. Платье, вчера промокшее насквозь, сегодня напоминало доску. Но я влезла в него. Правда, прежде пришлось несколько раз ударить им о край ванны, а потом основательно помять.
Дверь закрывала все так же в тишине.
Прижимая к груди талмуд, направилась по улице, не особо разбирая, куда именно. Но потом злость, что застила глаза, не улеглась, но чуть сменила краски с багряных на чернильную синь, и я узнала серебряный квартал.
Этот ловец, оказывается, неплохо устроился. Лицемер. А при этом сам твердил про избалованных богачей.
Поняла, что еще не много, и я взорвусь не хуже порохового склада.
– Учеба. Только учеба, – произнесла вслух, надеясь, что слова, звучащие из уст, вытеснят из головы беззвучные, но такие яркие мысли.
Я повернула к причалу, держа в голове образ школы для одаренных. Это был мой персональный маяк, не позволявший разбиться разуму о скалы эмоций. Лишь на пирсе поняла: денег у меня ровно на одну поездку. Выругалась сквозь зубы. Что-нибудь придумаю.
ГЛАВА 7
Тэд
Она ушла, а он все так же сидел за столом. Плевок давно был стерт с лица, но на душе все так же гадко. Тэд понимал, что сорвался. Решил надавить, прогнуть, ускорить достижение цели и получил распрямившейся сталью рапиры по лицу. Она действительно напомнила ему рапиру, в отличие от тех богатеньких юнцов из золотого квартала.
Тэд закрыл глаза, погружаясь в воспоминания.
Старый вор привел тогда Тэда в лачугу и показал изуродованных троих. Двое – не выжили. Подробно так рассказал, обстоятельно, зачем бывают нужны молоденькие мальчики тем, кто готов платить, но шлюхам предпочитает пацанов–малолеток.
А потом случилась так, что он в одиннадцать сам попал. Правда, не в роли «ночного мальчика», а в травлю. Еще одну забаву золотоквартальников, когда по пятам пускали здоровенных волкодавов, натасканных рвать плоть и кость. Тэд бежал в ночи, а вслед летели свист и пьяное улюлюканье. Это так развлекалась юные аристократы, здесь, в чернорудных кварталах, где можно снять маску лицемерной благочестивости и светских манер. Были бы только деньги.
Этот урок Тэд запомнил навсегда. Впитал под кожу, до самого мозга костей. Как и ненависть ко всем богачам. Даже став ловцом, он сохранил это чувство. Оно затаилось, улеглось, но не растаяло. И вот сегодня, подогретое неудовлетворенным желанием после лабиринта, оно выплеснулось на Шенни.
Его ошибкой было посчитать, что эта пигалица – такая же двуличная, как и большинство из знати. Из тех голубокровных, что задирают носы и смотрят с презрением лишь на публике. А наедине… продажные души всегда готовы заплатить. Стоит лишь озвучить цену.
А ведь она не взяла тогда эти бездновы десять талеров. Надо было подумать наперед, что и сейчас она не согласилась бы, но желание ослепило.
– Может, оно и к лучшему? – глядя на Баристу, задумчиво произнёс Тэд. – Она смертельно обиделась, но зато и с просьбами о помощи больше не придет. Оно и лучше: может, хоть так мне удастся ее забыть и заняться наконец-то делом. Как о якоре, я узнал о ней достаточно, а вот это навязчивое желание… я сам себя презираю из-за этой одержимости. А себя ненавидеть нельзя. Себя надо если не любить, то хотя бы ценить.
Бариста мяукнула. То ли поддерживая, то ли осуждая хозяина, а потом начала вылизываться. Лишь ей, кошке, все было нипочем.
Тэд встал из–за стола. Внешнее спокойствие. Внутренняя буря. Удар о стену вышел глухим. Костяшки сбились в кровь. На обоях остался рубиновый след. Не вмятина, но отпечаток.
От выплеснутой ярости легче не стало, но он упрямо мотнул головой и решительно выдохнул:
<