Ловушка. Форс-мажор
Шрифт:
– Допустим, интересно. Но зачем гоняться-то за ними? – уперся Балтика. – Контейнера мы срисовали, приедем на базу, пробьем по компьютеру – всех делов-то…
– А если тачку просто взяли попользоваться? А если она в угоне? Чуешь, куда клоню? А если номера скользящие или просто левые? Тогда как?
– Скажете тоже – скользящие, – недоверчиво покачал головой Стрепетов. – Что ж он, чиновник этот, «контру» для себя в действующих спецслужбах одолжил?
– А почему подобная версия тебя так шокирует? Поверь, далеко не всегда
– «Чужих меж нами нет, мы все друг другу братья, под сакурой в цвету», – процитировал Козырев.
– Во-во, именно что в цвету. Такой, знаешь, нежно-зеленый цвет североамериканской валюты… Интересно, что ж это за день сегодня такой, аномальный? Даже на Троицком сплошная «зеленая волна». Кстати, Пашка, чего-то мой перископ их не наблюдает.
– Да вон они, вокруг Суворова кружок закладывают, собираются на набережную уходить.
– А, есть, теперь вижу. Блин, совсем зрение садиться стало, прям хоть очки выписывай. Ну что, пожалуй, нарушим? Дабы не шибко отцепиться?
– Говно вопрос, – кивнул Козырев и резко ушел под знак, едва не подрезав расфуфыренный кабриолет. Взревев от унижения, тот немедля принялся исходить на клаксон.
– Нишкни, браток, у нас регистрация на рейс заканчивается, – усмехнулся Каргин.
– Эдуард Васильевич, а вот вы начали говорить, что, с другой стороны, эта «контра» на профессионалов не тянет, – напомнил с задней парты Хыжняк. – А почему?
– Ну, раз наши их все-таки расшибли, значит, есть еще пределы совершенству?
– А все-таки, как Пасечник их вычислил? Есть какой-то специальный прием?
– Ну ты и вопросики задаешь. Тут в двух словах и на пальцах не объяснишь. Здесь не прием – скорее, опыт, чутье особое, заточенное. Объективная реальность, данная нашему многоуважаемому Григорьичу в ощущениях. В общем, что подвластно Пасечнику, то недоступно Хыжняку… Да ты не обижайся. «Недоступно» не означает «невозможно». Потому как «достигается упражнением». Ну а если совсем в общих чертах, то чаще всего неумелые действия «контры» выдают два противоположных действия. Либо: а) слишком явное наблюдение, либо: б) слишком явная демонстрация якобы явной незаинтересованности. Я доступно выражаюсь?
– Вполне. А вот у этих сегодня что было – «а» или «б»? – никак не унимался Хыжняк.
– Блин, Юра, я за сегодняшний день уже устал от тебя, как после Карлсбадского турнира. Вернемся на базу, сам у Пасечника и попытаешь. Дай покурить спокойно.
Так, за назидательными беседами, по плавно переходящим одна в другую невским набережным «семь-три-седьмой» промахнул и Летний сад, и Большой дом, и Смольный собор. Синяя «девятка» без суеты, но поспешая, упорно двигалась на юго-юго-восток, и Балтика-три окончательно понял, что на сегодняшних мирских делах можно смело ставить крест. Или букву «X», это кому как нравится.
Но
Козырев стал притормаживать. Сидевший справа Юра отработанным движением схватился за ручку двери:
– Я метнусь «товарным»?
– Сиди, я сам пойду, – погасил его энтузиазм бригадир.
– А как же «достигается упражнением»? – обиделся Хыжняк.
– Извини, нынче не тот случай. Терзают меня смутные сомнения, что…
Не докончив фразы, Каргин вылез из машины и торопливым шагом двинулся в проулок.
– Паш, может, пойти его подстраховать? А вдруг они вооружены?
– И как ты в этом случае будешь подстраховывать? Бутерброды метать? Так здесь, чую, без Балтики не обошлось.
– Ну не пил я сегодня пива! – взорвался Стрепетов. – Пока еще не пил. Вот смену сдадим, тогда…
– Да причем тут твое пиво?! Я говорю, что сожрал ты уже все бутерброды. Причем в одно жало. Короче, сиди, Юра, не дергайся…
Бригадир обернулся быстро. С лицом чернее тучи, он забрался в салон, с оттяжечкой, от души хлопнул дверцей, отрывисто скомандовал: «Домой!» – после чего погрузился в состояние, условно именуемое «депрессивной нирваной».
Назад возвращались в полной тишине. И лишь на подступах к Литейному не выдержал Балтика-три, неоднократно страдавший от своего патологического любопытства:
– Что, Эдуард Васильевич, проходными ушли? Эх, надо было нам вместе идти.
Козырев невольно сжался, ожидая, казалось бы, неминуемой взрывной реакции бригадира. Однако взрыва, как ни странно, не последовало.
– А ведь чуяло мое сердце, не к добру все это, – устало изрек Каргин. – Все эти пустые трассы, зеленые волны, сами собой распутывающиеся запутки… Все правильно. Раз в одном постоянно прибывает, значит, где-то на убыль идет.
– Командир, ты это чего? – встревожился Паша. – Тихо сам с собою?
– Да так, философствую помаленьку. Вишь ты, гора с горой, оно вряд ли, а вот человек… Короче, накаркали мы с тобой, Балтика. Они это были.
– Кто? – в унисон раздалось с задней парты.
– Спецслужбы твои. Сподвижники, мать их через бедро!
– ФСБ?! – ахнул Стрепетов.
– Балтика, блин! Знай и люби свой город.
– Это как?
– Игра такая краеведческая была в моем школьном детстве. Не слыхал? Да где уж вам… Паша, хоть ты-то поясни дитям неразумным, необстрелянным, что за заповедные места мы только что посетили.
– Неужели?… – только теперь догадался Козырев.
– Они, родимые. Встреча на Эльбе. Без галштуков.
– Люди, вы можете человеческим языком объяснить? – не выдержал уже и Хыжняк. – Что там за место такое?