Ловушка

Карранса Майте

— И что же? Может, я жаловался на Эрнесто за то, что он отравляет мне легкие?

— Да прекрати же!

— А Леонора играет в карты!

Мать не стала дожидаться, когда муж начнет защищать ее. Она тут же перешла в наступление.

— Я играю со своими подругами.

— И что из этого? Это порок, дурной пример. Мне надо было подать на тебя в суд, написав представителю по защите прав несовершеннолетних, что ты подбиваешь меня играть в карты тоже, но я прощаю вас обоих, я ведь не такой злопамятный!

Родители на мгновение

умолкли, и им потребовалось целых секунд десять, чтобы возобновить разговор. И они возобновили его в царственном множественном числе.

Родителей не интересовало, кого будут услаждать их голоса. Они были готовы на все. Отвратительно!

— Очень хорошо. До сих пор МЫ держали себя в руках, однако НАШЕ терпение не безгранично. МЫ тебя учили брать на себя ответственность. МЫ с тобой беседовали и решали все вопросы демократично.

Цицерон вставил слово:

— Поэтому вы не можете стать тиранами и просто так запретить мне все. Я имею право играть несколько часов в день. Я веду себя хорошо, я не бездельник, за какого вы меня принимаете. Я получаю хорошие оценки, разве не так?

— Кроме игры, найдется тысяча других дел!

— Вот как? Какие же? Меня устраивает 999.

— Ты мог бы заняться чтением.

Цицерон истерично расхохотался.

— Читать? Вы думаете, что говорите? Кто много читает, тот плохо кончает! Только вспомните Дон Кихота!

Однако он не добился желаемого результата.

— Тогда тебе придется найти другое развлечение, ибо там, куда ты поедешь, не будет ни одного компьютера.

Цицерон захлопал глазами. Может, он ослышался? Его куда-то высылают?

— Куда это я поеду?

Леонора ему все спокойно объяснила.

— Мы хотим, чтобы ты провел фантастические каникулы с ребятами и девушками твоего возраста, без компьютеров и далеко отсюда.

— Вы отсылаете меня в исправительную колонию? Вы стыдитесь меня и хотите отправить меня куда подальше, иначе вас замучает нечистая совесть, если каждый день вы будете видеть меня несчастным, сломленным и морально травмированным?

Эрнесто и не думал подсластить пилюлю.

— Тебя примет одна ирландская семья, ты по пять часов в день будешь изучать английский язык. Подключение к Интернету будет категорически запрещено.

Цицерону стало плохо. Жизнь в реальном мире оказалась более жестокой, нежели смерть в виртуальном. Может, потому что, как хорошо разъяснил ему отец, воображаемого мира не существовало?

Как же, в таком случае, родители могут запрещать ему то, чего нет? Замечательный вопрос, на который не было ответа…

Марина

Вскоре Марина уже стояла у дверей собственного дома, а за короткое время, пока она к нему добиралась, она кое-что поняла. Крохотная фея являлась ей, и

только ей. Конечно, эта фея существовала, однако любой ответ о ее природе и причинах ее таинственного появления Марине придется найти самой или с помощью «Гугла». Если она заговорит об этом дома, родители вполне могут захотеть отвести младшую дочь к психиатру. Ясное дело, они бы с удовольствием избавились от нее, поэтому она не доставит им такого удовольствия. Она сделает вид, что такой феи нет, а затем все выяснит с ней с глазу на глаз.

Марина уже собралась открыть дверь, когда обнаружила, что забыла дома ключи (Анхела никогда бы такого не сделала), и ей ничего не оставалось, как позвонить в дверь. Девушка уже обдумывала более-менее убедительную причину, чтобы оправдать свое возвращение раньше положенного времени, как, к ее удивлению, дверь ей открыла мать. С красными глазами и не задавая вопросов, она бросилась к Марине и обняла ее.

Это объятие нельзя было назвать ни ласковым, ни материнским. Оно было напряженным, истеричным, безадресным. Так можно было обнять кого-нибудь из читателей, соседку из ближайшего дома или работника газовой компании. Это было одно из тех объятий, когда распростирают руки в ожидании, что в них бросится первый встречный.

— Когда ты узнала о том, что случилось с Анхелой? — прижимая дочь к себе еще крепче, спросила мать хриплым голосом, в котором звучало непритворное горе.

Марина сглотнула, откашлялась и не дала маху. Если соврать, то все могло кончиться плачевно, ибо мать всегда ее тут же изобличала.

К счастью, фея облетела Маринино ухо и прошептала:

— Энди.

Марина повторила.

— Мне об этом сказал Энди.

Мать разрыдалась, и Марина вдруг испугалась. Возможно, она недостаточно серьезно подошла к своим выдумкам, и ее самые кровожадные предположения осуществились.

Успокоившись, мать вздохнула и отпустила ее. Марине стало легче дышать.

— Все случилось так неожиданно… сегодня утром она чувствовала себя хорошо… мы никак не можем поверить в это. — Мать взяла Марину за руку и по коридору повела в сторону комнаты Анхелы. — Иди, иди, проведай ее, бедняжку. Ты ее не узнаешь.

У Марины задрожали ноги, и она пару раз покачнулась. Должно быть, все гораздо хуже, чем она думала. Анхела… мертва?

Марина остановилась у двери и вздохнула. У нее не хватало духу войти, но мать подтолкнула ее.

— Может, мне лучше… мне лучше не входить к ней, — неуверенно бормотала девушка.

Она не сразу заметила сестру, потому что в сумраке комнаты трудно было различить неясные контуры лежавшего на постели тела.

«Могло быть гораздо хуже», — подумала Марина. Она вполне могла бы натолкнуться на труп сестры, разрубленный на куски, облаченный в белое платье и окруженный траурными свечами. Такое не забывается, даже если этого очень хочется.

— Подойди, ты от нее не заразишься.