Ложь путеводных звёзд

Нетылев Александр Петрович

Она замерла, прислушиваясь к чему-то.

— Они идут. Сейчас к тебе войдут тюремщики. Они будут издеваться над тобой и насиловать. Не позволь им этого. Умри, но не дайся им живой… И постарайся своей смертью отомстить им.

Эрвин тяжело вздохнула, примиряясь с неизбежным.

— Да… Владычица.

— Прощай.

Вернувшись в реальный мир, Эрвин увидела над собой омерзительную рожу одного из мятежников. Пока что он ничего не сделал, — и она не собиралась давать ему такой возможности.

Она замычала от боли, когда ее виски сжались в ужасающем спазме. Сейчас она

использовала куда больше псионической энергии, чем для Повышения или Понижения. Там она двигала за счет нее лишь мельчайшие частички — электроны. Уже выделявшаяся при этом энергия служила для движения атомов, — которые хоть и тоже неразличимы глазом, но больше и тяжелее их на порядки. Сейчас же она делала все одной лишь силой мозга. Ионизировала атомы и бросала их в бой, как оружие.

Как последний выстрел обреченного солдата.

Оковы на ее теле быстро раскалились, когда электрический разряд прошел сквозь них. А затем с ее тела сорвался сноп молний, поражая и тюремщика, и двух охранников. В смертной агонии они закричали, — но кажется, впервые Эрвин была к этому безразлична.

Впервые за долгие годы Эрвина Араше не чувствовала ни ненависти, ни злобы. Ничего. Все сгорело. Осталось лишь абсолютное спокойствие, перетекающее в блаженное забытье.

Как она мечтала об этом.

Умирающая адептка ощутила влагу на своем лице. Слезы. Она плакала, но это были слезы радости. Казалось, на грани слышимости она ощутила звавшие ее родные голоса. Ее брат. Погибший, защищая ее.

Папа… Мама…

Они ждали ее. Они так ждали ее. С момента, когда она умерла — тогда, шесть лет назад, — ее ждали среди умерших. И сейчас она присоединялась к ним. Оставив в темнице мятежников всю злобу и ненависть к мужчинам и к самой себе, отдав Ильмадике всю свою любовь, все свои страхи и желания, свой последний предсмертный хрип, Эрвина Араше покидала этот мир.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь спросил Лану, что для нее самое ценное в жизни, она назвала бы три вещи.

Гармония. Свобода. И красота.

Возможно, если спрашивающий подловил бы ее в подходящем настроении, где-то между ними она назвала бы и любовь, — но в любви ей никогда не везло, поэтому подходящее настроение с ней случалось редко.

По иронии судьбы, именно это были все те вещи, которых ей не хватало в ее нынешнем положении. Именно это так печалило её и так утомляло. Не страх смерти. Не близость врага. А роль рабыни и необходимость ежедневно сталкиваться с отношениями Ильмадики с ее рабами-адептами, — которые были какими угодно, только не гармоничными. То и другое было противно самой ее сути.

На этом фоне участие в организации бала походило на глоток свежего воздуха для человека, похороненного заживо. Хоть Лана и понимала, что кому-то это может показаться глупым, пустым и легкомысленным, но она ухватилась за возможность создать хоть что-то красивое, как утопающий за соломинку. Пусть, пусть это пир во время чумы. Но пока в мире есть красота, он не совсем безнадежен.

Благо, Кили отнесся к её идее с полным одобрением и помогал чем мог. В основном — деньгами, рабочей силой и тасованием вероятностей.

«Настоящая женщина легко сделает из мужчины миллионера, если он был миллиардером», — пошутил он, выслушав ее первый запрос. Чародейка тогда хотела обидеться и сказать, что если он не хочет ей помогать, то и не надо, но вдруг поняла, что в его комментарии не было и тени упрека. Лишь добродушная насмешка. Кили действительно серьезно тратился на ее идеи, но парадоксальным образом ему это нравилось.

Окончательно она успокоилась по поводу трат, когда один из замковых слуг принес ей заказанные им платье и украшения. Струящееся платье в пол из бежевого бархата с пышным лифом и расклешенным подолом. Изящное серебряное колье и пару сережек с сапфирами. Даже для человека, превращающего свинец в золото, это была очень ощутимая трата.

— А это нормально — одевать рабыню дороже, чем иную аристократку? — спросила тогда Лана.

— Понятия не имею, — улыбнулся в ответ Килиан, — Но знаешь, я всегда был немного ненормальным.

И как-то потеплело у нее на сердце от такого ответа.

К моменту, когда Лана взялась за подготовку бала, трапезную уже расчистили от крови, гари и прочих следов сражения. Но несмотря на это, стены, «украшенные» выбоинами от пуль, смотрелись совершенно не празднично. Чуть подумав, девушка решила, что ремонтные работы тут затевать будет неуместно. Вместо этого она включила в первый же запрос портьеры из плотной ткани, навроде тех, что оберегали жилые комнаты от сквозняков. Она еще пожалела о невозможности самостоятельно выбрать цвет, но Килиан, тасуя вероятности, заверил, что найдется именно то, что подходит к ее задумке.

Поигравшись немного с мыслью накупить мягких ковров, чародейка в итоге отказалась от нее. Она любила такие ковры, но на балу они не в тему. Может, потом, когда она будет облагораживать замок в целом…

Эта мысль заставила ее посмеяться. Кем она себя возомнила, интересно?

Будь лестница вверх пошире и покрасивее, она бы постелила ковровую дорожку от нее. Но так смысла в этом не было. Столы в трапезной по ее приказу сдвинули к бокам, освобождая пространство для танцев в центре. К факелам, создававшим довольно мрачный желтоватый свет, добавились яркие серебристо-белые фонари под самым потолком, — предполагалось ставить в них свечи, но Килиан по ее просьбе заменил их лампами с каким-то веществом, дававшим белый огонь. В итоге получилось вполне приличное освещение, — хоть и холодноватое, но по крайней мере не вызывающее ассоциаций с похоронами.

А еще, повинуясь какому-то внезапному наитию, портьеры в боковых частях зала Лана расположила в небольшом отдалении от стен. Это визуально уменьшало пространство, к тому же Кили первым делом пошутил, что это пространство для уединяющихся парочек, но в итоге получившийся результат смотрелся неожиданно уютно. Как для военной крепости-то.

Что до музыки, то здесь возможности были не сказать чтобы широки. Выяснилось, что менестрелей для бала заранее подыскал Амброус; вдвойне удивило Лану, что все они были иллирийцами. Все, что оставалось ей, это распределить порядок выступления и исполняемые композиции.