Ложь
Шрифт:
Я сажусь на клетчатый плед, который он вытащил, и смотрю на море, а Винтер теперь играет в волнах и подбрасывает водоросли в воздух. Солнце низко позади нас, и ветер становится прохладнее, воздух пахнет морем и солью. Я глубоко вдыхаю, пытаясь получить некоторую ясность.
Мне ненавистно то, что наше прошлое почти способно заставить меня упасть на колени, и меня раздражает то, сколько мне нужно времени, чтобы избавиться от чувства вины. Мой терапевт говорил мне, что я хотела держаться за это чувство, потому что думала, что заслужила его, и через какое-то время это просто вошло в привычку.
Бригс молча делает
— Знаю, ты не хочешь говорить об этом, — мягко говорит Бригс, ставя стаканчик рядом со мной. — Но... я просто хочу, чтоб ты знала, ты не должна ничего скрывать от меня. Не думай, что тебе это нужно. Не думай, что я не пойму.
— Знаю, — говорю со вздохом, прежде чем поднести сигару ко рту, на секунду задерживая дым на языке, прежде чем позволить ему выплыть из моих уст.
— Расскажи мне о своем времени во Франции, — просто говорит он.
Недоверчиво смотрю на него, убирая сигару.
— Ты имеешь в виду все последние четыре года?
Он снимает очки и прячет их в карман куртки.
— Да, — говорит он, глаза ищут мои. — До того, как ты приехала сюда.
Я качаю головой и быстро отпиваю немного красного вина.
— Ты не хочешь это знать. Это не счастливая история.
— Но это твоя история. Я хочу ее знать, Наташа. И я расскажу тебе свою.
Я пью больше вина, не уверенная, что тоже хочу услышать эту историю. Опять же, это Бригс, и он обнажает передо мной душу. Как я могу не взять от него все?
Когда я ничего не говорю, он продолжает:
— После того как они умерли, у нас, конечно же, были похороны. Я увидел людей, которых не видел годами. Это была действительно красивая церемония. Очевидно, тогда я не был способен оценить это. Как такое возможно, так ведь? Но сейчас, оглядываясь назад, это действительно было справедливо по отношению к Хэймишу и Миранде. Заметь, мне потребовались годы, чтобы научиться размышлять об этом с грустью и ничего больше, — он делает глубокий вдох. — В любом случае, я... что ж. Я потерял себя. Полностью. И до сих пор не знаю, почему не лежу на кухонном полу, поглощенный чудовищностью всего этого, понимаешь? Я действительно не думал, что смогу выбраться. Меня все еще удивляет, что я здесь.
Некоторое время он жуёт губу, глаза мучительно блестят, прежде чем снова затягивается сигарой.
— Знаешь, я пытался убить себя.
Мое сердце бьется о грудь, ему больно.
— Что? — спрашиваю я в тихом недоверии.
— Да, — медленно говорит он. — Полагаю, должен сказать, что это была попытка. Врачи прописали мне снотворное. Я принял слишком много. Я знал, что делаю. Проснулся на полпути к ванной в луже рвоты. И знаешь, что я почувствовал? Сначала облегчение, что это не сработало, что я жив. Но потом гребаная боль... это так тяжело. Именно от этого я и пытался убежать. — Он выдыхает. — Я никогда не пытался сделать это снова, но... я часто думаю об этом. Что, если бы тогда мне все же удалось?
— Мне очень жаль, — тихо вскрикиваю я, кладя руку на его. Моя душа плачет о нем, вина снова одолевает меня.
Он смотрит на меня твердым взглядом.
— Не извиняйся, Наташа. Они умерли. И это не зависело от тебя. Не зависело от нас. Я учусь понимать это
Он заставляет все казаться таким легким, но по его нахмуренному лбу я знаю, все совсем не так.
— Но, — продолжает он, — я не сразу смог вытащить себя из того состояния. Я потерял работу в университете. Потерял большинство друзей. Самоубийство не сработало, но в некотором смысле я все еще пытался сделать себя как можно более мертвым. Я почти не ел. Еле-еле спал. Я был едва жив. Ты бы меня не узнала. Я был просто... призраком.
Я смотрю на него с открытым ртом, страдая за него. Страдая за себя. Раны все еще слишком свежи и новы.
— И я.
— Так расскажи мне, — говорит он, передавая мне сигару. Он смотрит на меня, как на головоломку, которую пытается собрать. — Как ты справилась со всем?
Я верчу сигару в руках, делая глубокий вдох. Не уверена, что готова говорить об этом, но если я не буду готова к Бригсу теперь, не буду готова никогда.
— Я думаю... трудно говорить об этом. Не потому, что я боюсь, или мне слишком больно, хотя мне больно, и я боюсь. Просто у меня были две вещи, соревнующиеся за мое горе. Вина за их смерть...
— Хотел бы я никогда не говорить тебе те вещи, — задыхаясь, быстро говорит он. — Не было и дня, когда я бы не пожалел об этом, о том, что возложил вину на тебя. Я был…
— Ты был в шоке и тебе было больно.
— Что не извиняет меня.
— Не надо искать еще один повод для вины, — говорю ему. — Это не оправдание, это просто правда. Я не виню тебя. Я бы, вероятно, сказала то же самое, сошла бы с ума от горя. Набросилась бы на любого. Просто ты... ты, твою мать, Бригс, разбил мне сердце. Ты дал мне вину и разломал меня на две части. Я умирала от обоих.
Его адамово яблоко подпрыгивает в горле, когда он с трудом сглатывает.
— Мне очень жаль, — говорит он хрипло.
— Нам обоим жаль, Бригс, — говорю ему. — Вот почему я не хочу, чтобы мы говорили об этом больше, чем должны. Мы облажались. Полностью испоганили все.
Он вздыхает и смотрит на море.
— Да.
— Так или иначе, — говорю я, спустя несколько мгновений, быстро затягиваясь сигарой, чувствуя, как гудят губы. — Я бросила учебу и поехала во Францию. Мой отец оказался единственным человеком, к которому я могла поехать, понимаешь? Мама в Лос-Анджелесе не стала бы возиться со мной. Она все еще едва ли общается со мной, и я тоже перестала пытаться. Но мой отец, я знала, он поможет мне. И знаешь, что? Он так и сделал. Я поехала в Марсель и жила с ним и его девушкой, пыталась снова жить. Выучила французский. Получила работу по уборке лодок на лето. Я даже пошла к терапевту, французу, и все. Были лекарства и много неудач. Время от времени у меня случаются панические атаки. Но пусть медленно, но я вытащила себя из ямы. И... я сделала все, чтобы не думать о тебе.
Он, нахмурившись, смотрит на меня.
— Ты, — объясняю я, — был моей погибелью. В конце концов, я смогла жить, не думая о смерти, не обвиняя себя. Но ты... ты был чем-то, что я вытолкнула из головы. И это сработало. Я двинулась дальше.
— Пока не увидела меня, — тихо говорит он.
— Пока не увидела тебя, — говорю ему.
— Ну, — говорит он с тяжелым вздохом. — Худшее свидание, какое только может быть, да?
Не могу не улыбнуться.
— Отчасти. Но я с тобой. Ты стоишь всего этого.