Лучи из пепла
Шрифт:
Так рассуждали тогда многие в Хиросиме. Тем не менее именно в первые послевоенные годы христианские миссии в Японии, как протестантские, так и католические, пользовались большим успехом. Их школы и мероприятия по оказанию помощи населению привлекали японцев, которые использовали возможность учиться за небольшую плату, а то и вовсе бесплатно. Некоторые преследовали еще более конкретные цели. Зная, что церковные организации часто раздают деньги или вещи, они надеялись, что ученикам христианских школ, а тем более новообращенным «христианам» будет оказываться предпочтение. Крайние националисты и военные преступники, разыскиваемые оккупационными властями, охотно прятались у христианских священников.
Итиро отнюдь не. хотел походить на тех своих сограждан, которые, стараясь быть «больше американцами, чем сами американцы», подражали победителям в языке, одежде и манерах. С другой стороны, ему не нравилось, что японцы осыпают своих противников-христиан грубыми насмешками, не нравилось, что вслед христианам издевательски кричат: «Аминь, аминь!», что над ними смеются только из-за их веры. Из недовольства недовольными Итиро в конце концов записался в христианскую школу иностранных языков. Он решил, что невредно побывать и там.
С тех пор как появилась «девушка с палочкой», Кава-мото аккуратно посещал вечерние курсы. Однако он не смел заговорить с ней. Украдкой он клал английский журнал на парту молодой девушки в надежде, что она заберет журнал домой и найдет вложенную между страницами записочку с анонимным приветом. Это было единственное, на что решался Итиро.
Как-то после урока Итиро остался сидеть, делая вид, будто ему надо еще что-то записать. На самом деле он наблюдал за тем, возьмет ли девушка журнал. И действительно «она» начала листать журнал и нашла записочку, в которой было сказано: «Журнал больше не нужен. Берите его смело!» «Ну что ж, значит, удалось», — подумал Кавамото и побежал вслед за Фудзитой, с которым он каждый вечер возвращался в Сака.
— Знаешь ли ты хоть, как ее зовут? — спросил бывший участник операций «Токкотай» (операций смертников). По его мнению, операция «Девушка с палочкой» развивалась слишком медленно.
— Понятия не имею. Ведь учитель никогда не называет нас по имени.
— Но ведь она приходит на каждый урок. Разве трудно заговорить с ней?
— Когда идет дождь, она не приходит, — поправил товарища Кавамото. — Вероятно, из-за больной ноги. В такие вечера я сам не свой. Давай лучше называть ее «Гэта-сан» («девушка в деревянных сандалиях»). Деревянные сандалии тоже стучат.
— Зачем менять ей имя?
— «Девушка с палочкой» плохо звучит. Ведь неизвестно, что с ней, бедняжкой, случилось.
— Этого я не знаю. Зато я знаю, что ты в нее влюблен, — заметил Фудзита и, чтобы насмешить товарища, округлил свои и без того круглые черные глаза.
— Вздор! — сказал Кавамото. — Я вообще не интересуюсь девушками.
До того как с двенадцатилетней Токиэ Уэмацу случилось несчастье, она собиралась стать танцовщицей. Учительницы, обучавшие Токиэ классическим японским танцам, были очарованы ее красотой, грацией и выдержкой. По случаю приезда члена императорской фамилии принца Такэмацу, который в 1943 году должен был принимать в Хиросиме парад войск и «патриотической молодежи», девочка получила в подарок от своих родителей новые спортивные туфли на резиновой подошве. Незадолго до начала парада она вспомнила, что оставила что-то в классе. Токиэ помчалась на второй этаж, но поскользнулась на лестнице. Ее привезли домой со сложным переломом бедра.
Отец Токиэ — кузнец, значительно расширивший во время войны свою кузницу, — истратил на лечение дочери целое состояние. Когда за одну из многочисленных мучительных операций, которым подвергалась дочь, ему пришлось
Однако ни молитвы, ни добровольные посты семьи Уэмацу (одна из сестер поклялась не пить чаю до выздоровления Токиэ) не помогали девочке. Только один приехавший издалека профессор нашел в конце концов способ лечения, обещавший молодой девушке полное исцеление. Правда, ей пришлось бы еще много месяцев носить гипсовый «корсет» от груди до пальцев ног.
Токиэ уже делала первые осторожные шаги, как вдруг недалеко от ее дома засверкала «великая молния». Еще не понимая, что произошло, девочка услышала такой шум, «словно закричали тысячи, десятки тысяч людей».
— Казалось, — рассказывает Токиэ, — что обрушился горный хребет. У упала в саду. «Опять будет перелом кости!» — это было последнее, что я успела подумать.
Предчувствия Токиэ, к несчастью, оправдались. Новый двойной перелом бедра уничтожил надежду на окончательное выздоровление. В те августовские дни 1945 года немногие уцелевшие врачи были перегружены лечением более тяжелых увечий, чем перелом бедра. С помощью одной из своих сестер Токиэ начала лечиться собственными средствами. В конце концов она добилась того, что рана закрылась, гной перестал выделяться и кости начали срастаться, но срастались они неправильно. На всю жизнь Токиэ осталась калекой. Под впечатлением этого она писала в своем дневнике: «Мне теперь четырнадцать лет. Конечно, я не знаю, сколько проживу на свете, но я бы охотно перепрыгнула через счастливый семнадцати-восемнадцатилетний возраст, чтобы сразу превратиться в почтенную пожилую даму лет шестидесяти».
«Пикадон» полностью разрушил кузницу семьи Уэмацу, находившуюся в районе виноградников в Одзумати. Кузнецом отец так и не смог устроиться, так как пострадал от радиоактивного излучения и не был в силах заниматься своим прежним делом. На первых порах Уэмацу открыли недалеко от главного вокзала палатку, в которой они продавали носки и нижнее белье. Когда Уэмацу-сан стал поправляться и получил кое-что из своих сбережений, он начал понемногу перепродавать сырье. В конце концов он вложил все свои деньги в спекуляцию мылом. Он покупал мыло за наличные деньги оптом, крупными твердыми брусками, разрезал их на куски и продавал в розницу. Однажды Уэмацу отпустили товар в больших бочках. Когда он вскрыл бочки, оказалось, что в них упаковано не твердое мыло, как всегда, а жидкое, маслянистое, грязное месиво, которое он не мог сбыть. Так как Уэмацу заплатил за товар наличными, он потерял почти весь остаток своих сбережений.
«Мне тоже придется работать, чтобы семья могла существовать». К, этому выводу Токиэ пришла, прислушиваясь к разговорам встревоженных родителей, возвращавшихся поздно вечером домой после тщетных поисков заработка.
Девушка решила поступить в христианскую школу иностранных языков в Матоба-тё, чтобы изучить английский язык. Она надеялась со временем найти место секретарши.
Однако вначале Токиэ обуревали те же сомнения, что и Кавамото. Подобает ли ей изучать язык тех, кто обрушил на нее и ее семью такие несчастья?
Она посоветовалась с отцом, и он напомнил ей об одном разговоре, происшедшем еще в то счастливое время, когда Токиэ была веселой, полной надежд школьницей. Она училась тогда в четвертом классе. Однажды девочка вернулась домой с большой шишкой на лбу, с синяками, в разорванном платье. Она подралась с двадцатью школьниками из-за маленького корейца, которого японские ребята довели до слез, крича ему вслед, что от него несет чесноком. Токиэ уже много раз видела, как дети мучили корейского мальчугана, но на этот раз она не стерпела.