Лучше не бывает
Шрифт:
Так Дьюкейн думал большую часть времени. В другие моменты все это казалось ему настоящим кошмаром. Ему была невыносима мысль, что они подумают, что он — лгун и предатель. Его поведение по отношению к Джессике, и без того жалкое и лишенное доброты, покажется ей жалким притворством. Джессика наверняка решит, что Кейт — его любовница. Дьюкейн предпочел бы, чтобы его считали хладнокровным убийцей, чем хладнокровным обманщиком. Да, думал он, я и есть хладнокровный обманщик. Я не могу вынести не того факта, что я им являюсь, а того, что меня примут за такого! Что касается Кейт, он не мог предугадать ее реакции, в самые страшные минуты он даже предполагал, что будет навеки изгнан из Трескомба. В такие
И еще он возвращался мысленно к Бирану. Он все более напряженно думал о нем, но это размышление приводило к еще большей неясности. Особого рода религиозный темперамент Дьюкейна требовал энергии, порожденной добродетелью, добро казалось ему точкой, горящей далеко на горизонте. Похожий, хотя и не такой чистый инстинкт, заставлял его ощущать зло в своей жизни как постоянно систематически отвергаемую основу ее, как некий заговор. Возможно, это было архаическим остатком убеждений его предков, сильно и буквально веровавших в дьявола. То есть сейчас он чувствовал, что запутанность в отношениях с двумя женщинами, шантаж Мак-Грата, смерть Рэдичи, за которую он странным образом начинал себя чувствовать ответственным, а также загадочная, но очевидно порочная деятельность Бирана — все это связалось воедино. Более того, ключ ко всему был именно в Биране.
Дьюкейн стал видеть во снах Бирана, и сны эти были причудливы. Во снах Дьюкейн всегда преследовал его. Он с волнением и пылом разыскивал Бирана в пустых садах и на разбомбленных улицах Лондона. Знакомые места трансформировались в призрачный кошмар из-за его желания поймать Бирана. Дьюкейн, не привыкший принимать сновидения всерьез, даже и не пытался истолковать их. И его дневное сознание тоже было одержимо этим человеком, и он мог теперь заметить, как эта одержимость возобладала над прежними раздражениями и предубеждениями. Расследование было важным, и Дьюкейн даже не помышлял о неудаче. Но то, что Дьюкейн теперь ощущал как включенность Бирана в свою жизнь, было гораздо важнее. Существует любовь охотника к жертве. Но был ли Биран именно жертвой? Не был ли он сосредоточением силы, демоном?
Эти странные идеи будоражили разбалансированный разум Дьюкейна не как, собственно, мысли, а как давление или атмосфера. Его открытие, что Биран лгал о Рэдичи, послужило началом развертывания процесса, который развивался уже по своим химическим законам. Пока Биран был просто знакомым, много лет назад позволявшим грубо насмехаться над Дьюкейном, Дьюкейн чувствовал только небольшую антипатию к этому человеку, которого он мог осудить, но не желал ему ничего особенно плохого. Но как только Дьюкейн оказался облеченным властью над Бираном и узнал о нем дискредитирующие вещи, его интерес сразу потерял и силу и накал. Уничижительный смех много лет тому назад потерял свою силу и больше не ранил. Биран, став грешником и будучи загнанным в ловушку, перестал быть угрозой. Как бы то ни было, факт остается фактом — Биран все больше беспокоил его. Убил ли Биран Рэдичи? Такая возможность оставалась, и, размышляя над ней, Дьюкейн чувствовал возрастающее беспокойство. Он все откладывал встречу с ним в надежде собрать больше сведений, но источники информации высохли. Дьюкейн не хотел, чтобы его собственная психология возобладала над ним. Но после серьезного размышления он, наконец, решился: я должен увидеться с ним. Я буду блефовать, это рискованно, но я должен увидеться с ним. И этот вывод наполнил его тревогой и странной, глубокой и порочной радостью. Я увижусь с ним завтра, думал Дьюкейн, слушая, как Вилли рассказывает о жизни обитателей Трескомба.
—
— Да. Он теперь опять навещает меня.
— Интересно, что же все-таки случилось с Тео в Индии. Можно только воображать!
— Я не знаю. Я думал, ты можешь знать, Джон. Ведь ты наш общий отец-духовник.
— Брось, Вилли!
— Ты — наше представление о правильном человеке.
— Верно, смейся надо мной.
— Серьезно…
— Перестань, Вилли. А как близнецы?
— Herrlich. [18] Они великодушны, эти малыши. И клянутся, что без конца видят летающие тарелки. Они единственные не участвуют в общем смятении.
18
Великолепно (нем.).
— Дорогой мой, а мы что — все в смятении? Ты в смятении? Уверен, что Мэри не в смятении. Она всегда спокойна.
Вилли поколебался, руками поставил хромую ногу назад, и откинулся в кресле. Он посмотрел на ковер и сказал: «Ты сказал, что я выгляжу веселым. Таким я и должен быть. Мне сделали брачное предложение».
— Господи, кто?
— Мэри!
Дьюкейн чуть не сказал: «Прекрасно, я ей это посоветовал», но вовремя остановился. Если он имеет наглость разыгрывать из себя Господа Бога, то хотя бы должен скрывать этот факт. Как я рад, подумал он.
— Как чудесно!
— Ты не порицаешь…
— Конечно, нет! Так ты сказал «да»?
— Я думал, ты будешь порицать ее за такую глупость — желание выйти за меня замуж.
— Конечно, нет, Вилли. Напротив, я… Но ты сказал «да», вас можно поздравить?
— Я не сказал «да». Я не сказал «нет». От благодарности я потерял дар речи. До сих пор.
— Вилли, значит, надежда на счастье. Да?
— Счастье. Не знаю, может ли оно быть моей целью, Джон?
— Ну пусть это будет вопрос веры. Мэри… Мэри — просто козырной туз, ты знаешь. Что еще важнее, она нуждается в тебе.
— Мэри — козырной туз, как ты изящно выразился. Я знаю это. И думаю, что люблю ее. Но моя душа похожа на старый надтреснутый ночной горшок. Я не могу дать женщине счастье.
— Чушь. Позволь ей переделать тебя. Будь смиренен с ней.
— Возможно. Я буду молиться об этом. Боги обещали ответить мне.
— О, Вилли, счастливый дурачок…
Я завидую ему, думал Дьюкейн. Он любит невинно, и он любим невинно. Это нетрудно ему. Ему и его богам. Тогда как я запутался в сетях лжи и предательства. Но как я рад, что правильно подсказал Мэри. Я уверен, если бы я не сказал, она бы не осмелилась. Может быть, мне удастся помочь двум хорошим людям обрести счастье. Но на сердце у Дьюкейна почему-то все равно было тяжело. С отчаяньем он повторял про себя — завтра, завтра, завтра я увижусь с Бираном.
23
Джессика Берд позвонила в дверь дома Джона Дьюкейна. Ей открыл маленький человек с тонким загорелым лицом и короткой седой стрижкой. Джессика, знавшая, что Дьюкейн на работе, подумала, что это — слуга.
Твердым официальным голосом она сказала: «Я из дизайнерской фирмы Пэйн и Стивенс. Я пришла снять мерку для занавесей в спальне мистера Дьюкейна».
Маленький человек, пробормотав что-то, приоткрыл дверь пошире. Джессика вошла. Она решила, что не может больше существовать в неопределенности по поводу того, есть ли у Дьюкейна новая любовница или нет. Верней, у нее не было неопределенности, она была уверена, что существует другая женщина. Она хотела, чтобы ее горе стало до конца конкретным, получить неопровержимое доказательство — вот какова была ее цель.