Лучшее (сборник)

Трахтенберг Роман Львович

Мысль понятна.

Жить только ради искусства и есть объедки, я не хотел. К деньгам я стремился всегда, разными путями. И многое в этой области мне удалось. И хочу сразу сказать, что в книге много места посвящено тому, как заработать в шоу-бизнесе. Как сделать, чтобы на вас не наживались ваши же компаньоны; как заставить людей платить вам достойные гонорары; как, наконец, стать богатым настолько, чтобы больше не работать. Деньги это всегда показатель успеха, для артиста это особенно актуально: если они у вас есть – вас автоматически сочтут популярным. Так что всячески показывайте, что они у вас имеются. Есть много правил, касающихся денег, первое я усвоил еще в институте.

Там со мной учился Денис Ширко. Не напрягайте память: его имя вам все равно ничего не скажет. Ему тогда исполнилось только семнадцать, но он был модно прикинут, ездил в Европу, где у него были друзья, дававшие ему деньги и дарившие ему подарки. А я пришел в Институт культуры после Советской армии в двадцать один год, но в каких-то вещах оставался лохом чилийским. И решив купить себе кроссовки, попросил его оказать

мне консультационную поддержку. Моя семья не была бедной, но достаток касался в основном еды. Есть было можно, что хочешь. А вот одеваться… Одевал меня дед. Но он покупал только то, что нравилось именно ему: хорошие шерстяные финские костюмы, немецкие ботинки. Дедуся был не молод и не совсем понимал, чего хотел мой организм. Так что джинсы и футболки пролетали мимо. Во-первых, их и в продаже не было, а если и появлялись, то смириться с тем, что за какую-то тряпку надо отдать как за хороший фрак, он не мог. Но я, заработав впервые сам, решил купить себе кроссовки. Нашел их в комиссионке. Они были прекрасные, практически, как раскудрявый клен резной, и позвал Дениса оценить будущую покупку.

– Рома, они ж турецкие, – заявил Денис.

– Ну и что?

– На них написано не «Рибок», а «Ребок».

– Ну и что?

И тогда Денис прочел мне лекцию, типа, если считаешь, что достоин турецкого говна, конечно покупай. Хотя правильнее так: пускай лучше шмотка будет не новая, но фирменная. Потом я услышал подобное в «Такси-блюз» от Мамонова. Вторая часть речи посвящена была тому, что если хочешь стать миллионером, нужно уже сейчас жить так, как живут они. Разница между плохим и хорошим и между хорошим и очень хорошим невелика, от силы в два раза. Но в хорошем – ты себя чувствуешь человеком. Лучше купить одни джинсы, но приличные, чем пять говенных. И т. д. и т. п. и более того, в какой-то момент желание «жить хорошо» стало серьезным.

С приятелями я начал ездить «верблюдом» в Югославию, перевозить чужой товар. Потом стали закупать и перепродавать его сами, увидели, как легко можно нажить капитальчик. Стали покупать модные шмотки. Однажды в Румынии цыгане сперли у нас деньги, но зато в поезде – куда добрая проводница пустила нас бесплатно – мы познакомились с болгарином, который подсказал, как ездить в Турцию, и с этого начался длинный «турецкий» период моей юности. «Челноки» только-только появлялись в нашей стране, а торговля в период дефицита приносила хорошую прибыль. Правда, всю ее целиком приходилось снова тут же пускать в дело: на себя тратили минимум, и я даже до сих пор помню, как вкусно пахло едой из дешевых турецких забегаловок, зайти в которые мы не могли себе позволить, ведь на счету каждый цент. Ели консервы, привезенные с собой из дома, жили в каких-то ночлежках. Со временем дела у нас, естественно, становились все лучше, но и челноков появлялось все больше. В один прекрасный момент я понял, что пусть деньги и важная вещь, но надо остановиться, если они ведут тебя не туда. Все-таки раз я решил работать в шоу-бизнесе, значит должен учиться. Если ты занимаешься торговлей, то непонятно для чего учиться в институте. Тем более, что я хотел работать по выбранной специальности. Раз есть главная цель, остальные пусть ей подчиняются!

Снизив темп своей спекулятивной деятельности, окунулся с головой в учебу; стал путешествовать, но зарабатывать на жизнь своей основной профессией: актерской. Тем более, что одно другому совсем не мешало, даже напротив. С такими мыслями мы с Артуром решили проехаться по Европе, где еще никогда не были. То есть решил и оплатил поездку я, а он просто согласился.

* * *

Траты на дорогу могли пробить серьезную брешь в наших доходах, и потому мы, конечно же, предпочитали путешествовать автостопом. Ну, а для чего водителю сажать попутчиков – понятно. Ему скучно и хочется пообщаться, пока он едет. Если вы с ним не трындите, ему становится еще тоскливее, и он придумывает левую отмазку, чтобы вас высадить. Что с людьми надо общаться, я понял быстро, а к середине нашего путешествия, длившегося целый месяц, так продвинулся в общении, что становился для водителя чуть ли не лучшим другом. Ну, или, по крайней мере, таким интересным человеком, приятельские отношения с которым не стоит прерывать сразу по приезде. Общение – очень важная вещь, а работа на улице натолкнула меня на мысль, что как раз этого многие делать не умеют. И самые большие деньги, что я вообще на тот момент заработал, мы заработали в машине, так сказать за болтовню. Пока ехали, рассказывал водителю истории о России, великосветские сплетни о строительстве Петербурга, анекдоты восемнадцатого века, пел русские песни, короче, веселил, как мог. Зато Артур всю дорогу спал на заднем сиденье. На просьбу водилы что-нибудь сыграть, он обычно отвечал, что настраивать гитару в машине сложно, да к тому же еще у него вечно рвалась первая струна, но как человек, витающий в облаках, он не закупил струны дома. Ведь там их надо было покупать на свои деньги, а здесь на общие. И мы покупали струны за границей, где они стоили целое состояние. Разница между доходами в России и ценами в Германии была катастрофической, чашка кофе тянула на всю мою стипендию, а струна – целых десять марок, что равнялось четырем месячным студенческим дотациям.

…Обычно человек, которого я развлекал всю дорогу, интересовался, где же мы собираемся ночевать.

– В лесу, – честно признавался я.

А надо заметить, что в отличие от России, в Европе живут менее сентиментальные люди. Русский человек, подвозя автостопщика, будет стараться ни в коем случае не спросить, есть ли тебе где ночевать.

А вдруг ответишь, что негде. И тогда ему придется как-то отмазываться, мучаясь и сочиняя на ходу, что он бы тебя, конечно же, позвал бы к себе, но только как назло к нему приехали теща и тесть, жена на днях родила тройню, а дом сгорел, и сами они ютятся в сараюшке среди стада коровушек. Иностранец же, услышав, что ночевать вам негде, не будет столь щепетилен. Он вообще интересуется из чистого любопытства: «В лесу будете ночевать? Отлично! Экстрим!». Все это – только ваши проблемы. Однако один иностранец расчувствовался до того, что подарил нам двести марок. Сказал, что такой суммы хватит на пару дней: на гостиницу и на еду. Большие деньги, и человек отдал их лишь потому, что мы ему понравились. Еще как-то раз подарили сто марок. И тоже только благодаря общению. Их дала женщина. Я ей вручил какие-то сувениры «а-ля рюс», и не факт, что они были ей нужны, но она сильно помогла нам. Люди даже приглашали нас к себе домой: что совсем нонсенс. Один француз довез нас до Парижа и там спросил, где мы планируем ночевать. Мы честно ответили, что понятия не имеем. И он сказал, что мы вполне можем провести ночь у него. Несмотря на то, что это не принято и на то, что дома у него была невеста. А вечером мы все вместе пошли в трактир. Хозяином там был внук какого-то белогвардейского эмигранта Владимир Иванович, в его трактире нам подали пельмени, пытаясь удивить столь экзотическим блюдом. И все французы удивлялись и были очень довольны. Мы не почувствовали себя сильно осчастливленными, стоит ли ехать в Париж, чтобы попробовать пельмени? Но, в общем, угощают и то хорошо. После нас попросили спеть. Мы спели несколько песен, дали ему свои записи. Но в тот момент он не нуждался в музыкантах. А потом… нам было уже не до его столовки.

Так что, учтите, общение – интересная и нужная штука. Оно двигает торговлю. Если бы нас не позвал француз, мы бы не узнали, что можно легко устроиться музыкантами во французский трактир. Без общения нам бы не давали денег, не помогали их заработать. Если бы я не проявил себя как хороший собеседник и веселый интеллигентный человек, нас бы не приглашали ночевать домой.

Да и помогали не только состоятельные люди, но и такие же бедные студенты, как и мы сами. Как-то сняли номер, где стояло три кровати. Третьим был немецкий мальчик, приехавший с друзьями в Бремен на экскурсию. Друзья его удивились, что мы русские, я хорошо говорил по-немецки. Правда, минут через десять всем становилось ясно, что говорю я только односложными предложениями и словарный запас у меня узок. Узнав, что мы бродячие музыканты, они взялись нас поддержать. Пришли с нами на площадь, где стоит памятник бременским музыкантам. Впервые увидев его, я очень удивился: одни звери, а трубадура нет. Они еще больше удивились, трубадура никогда и не было. Только потом я вспомнил, что это старая немецкая сказка о домашних животных, которых выгнали хозяева. А трубадур придуман уже в России. Мы с приятелем встали на площади, запели, наши новые друзья, в количестве восьми человек, тут же организовали группу поддержки. Поэтому вокруг собралась толпа. «Наши» решили спровоцировать зрителей и начали бросать деньги. Каждый кинул мелочь, но случайные прохожие присоединились. Одна тетенька даже сбегала в ближайший бар и принесла две банки пива. Мы поблагодарили и сказали, что выпьем потом. Сейчас нам надо петь. Она послушала песни, потом метнулась еще раз и принесла горячие сосиски. Так они и лежали перед нашими носами, по виду и запаху очень вкусные. А мы уже мечтали поскорее все закончить, и съесть их пока не остыли.

* * *

Год спустя, вспоминая о своих успехах, я решил повторить их и, так как Артур забузил, нашел гитариста, согласного поехать работать в Европу. Он нашел балалаечника, и мы собрали большой коллектив – целое трио…но не сложилось. Балалаечник пошел в военный оркестр и стал невыездным, гитарист играл плохо. И в 93-м году я поехал за границу с женой. Там мы не пели, ничего не зарабатывали, но мастерство общения не пропьешь, и нас все равно по-прежнему подвозили бесплатно, кормили, и даже давали денег. Я еще не раз возвращался в Германию с разными людьми, и нас всегда куда-то приглашали. Не только из-за того, что мы пели, хотя и это очень интересно, порой звали нас, просто как русских, в смысле как носителей языка. Русский в Германии учили много, и поэтому всегда искали для детей возможность поговорить с российскими туристами. Так что мы даже в местных школах находили возможность подработать. Я разыгрывал с детьми диалоги. Выходил мальчик, я ему говорил: «Здравствуйте».

– Здравствуйте, меня зовут Петерс.

– А где ты учишься?

И он выдавал заученный из учебника тупой текст: «Я учусь в такой-то школе, у меня есть папа, мама и два брата. Мама работает там-то…»

– Хорошо, а где ты будешь отдыхать летом?

– А-ааа??? – терялся мальчик.

И учитель объяснял ему, что надо вспомнить слово «лето» и слово «отдых». Да они в школе проходили вопрос: «Где ты проведешь свои каникулы?», но русские могут спросить совсем иначе.

Еще мы пели им русские песни и читали народные стишки, которые не могли перевести даже преподаватели.

Мне вчера сказала Нюра,

Что в доме отдыха «Прибой»,

Завел ты с кем-то шуры-муры,

Кого-то видели с тобой.

Ты не на ту, дружок, нарвался.

Реветь не буду в три ручья.

Гони трусы, рубашку, галстук.

Что подарила сдуру я.

Они не понимали таких странных русских слов, а я не понимал, почему дети смеются, когда я говорю. Преподаватели потом сказали мне, что я разговариваю на старонемецком. Нас учили в школе довоенному языку, сейчас он изменился, как и русский: мы ведь уже не называем девушек барышнями.