Лучшее юмористическое фэнтези. Антология

Гейман Нил

На следующий день я отыскал контору «Берлиц», но, к моему немалому замешательству, выяснилось, что сначала мне придется выучить немецкий. Единственным человеком, который знал язык анула, был меланхоличный священник, лишенный сана, который раньше состоял в каком-то немецком католическом ордене. В прошлом он тоже был миссионером — и не говорил по-английски.

Три месяца я без устали учил немецкий язык (между тем счет за хранение моих бус на складе все рос) и лишь потом смог приступить к изучению языка анула под руководством бывшего католического священника герра Краппа. Как вы понимаете, декан Дисмей, я строго следил за тем, чтобы во время занятий оградить себя от любой папистской пропаганды. Однако я обнаружил лишь одну странность: словарный запас герра Краппа состоял, главным образом, из ласкательных слов

и выражений. Кроме того, он порой горестно бормотал себе под нос на своем родном языке: «Ach, das liebenswerte scwarze Madchen» [198] — и облизывал губы.

198

«Ах, прелестная чернокожая девушка» (нем.).

К концу сентября герр Крапп научил меня всему, что знал сам, и у меня больше не осталось причин откладывать путешествие в дикие земли. Я нанял двух шоферов и два грузовика, чтобы доставить до места назначения мои бусы и доехать самому. Помимо походного снаряжения миссионера (уменьшенной модели палатки для проведения молитвенных собраний) мой багаж состоял из Нового Завета, моих очков, немецко-английского словаря, однотомного издания «Золотой ветви» и пособия по изучению местных наречий «Die Gliederung der australischen Sprachen», [199] составленного В. Шмидтом.

199

«Классификация австралийских языков» (нем.).

Затем я зашел попрощаться с епископом Шэгнасти. Его преосвященство снова — или все еще — сидел у барной стойки в клубе «Союза говорящих на английском языке».

— Вы уже вернулись из буша? — сказал епископ, завидев меня. — Хотите «Стингари»? Как поживают ваши темнокожие ребята?

Я сделал попытку объяснить, что никуда не уезжал из города, но Шэгнасти уже не слушал. Он решил представить меня джентльмену (по виду военному), который сидел рядом с ним.

— Майор Мэшворм, заместитель протектора по делам аборигенов. Ему будет интересно знать, как дела у местных жителей, поскольку сам он никогда не углублялся в необжитые земли дальше, чем сейчас.

Я пожал руку майору Мэшворму и пояснил, что еще не видел «темнокожих ребят», но скоро с ними встречусь.

— А, опять янки, — пробурчал майор, едва я открыл рот.

— Сэр! — смиренно возразил я. — Я южанин. [200]

— Конечно, конечно, — согласился он, словно это не имело никакого значения. — Вы сделали обрезание?

— Сэр! — Я поперхнулся от неожиданности. — Я же христианин.

— Разумеется. Но если вы направляетесь к аборигенам австралийских акаций, вам необходимо обрезать крайнюю плоть, иначе они не воспримут вас как взрослого мужчину. В случае необходимости местный знахарь может проделать эту процедуру, но, мне кажется, вам лучше обратиться в больницу. К тому же на церемонии посвящения аборигены выбьют вам один или два зуба, затем погонят вас в буш и заставят крутить ревун. [201] Лишь после этого вы станете для них своим.

200

Я н к и — северянин, уроженец или житель одного из северных штатов.

201

Ревун — деревянная дощечка, которая при вращении издает ревущий звук.

Если бы я знал о местных обычаях в то время, когда впервые услышал о племени анула, мое рвение, возможно, уменьшилось бы. Но я зашел слишком далеко, поэтому выбора у меня не было. Жаль, никто не сказал мне об этом раньше: я мог бы залечить раны, пока изучал язык аборигенов. В нынешних обстоятельствах откладывать поездку на север было нельзя, поэтому вечером того же дня я отправился в Сиднейский госпиталь милосердия и попросил сделать мне обрезание. Меня оперировал доктор, недоверчиво

поглядывавший на меня, и две хихикающие медсестры. Когда все было закончено, я отыскал свой маленький караван и дал команду трогаться в путь.

Путешествие было мучительным, не говоря уже о неловких ситуациях, в которые я постоянно попадал. После операции я должен был носить громоздкое приспособление — нечто среднее между лубком и бандажом, — которое невозможно было спрятать даже под непромокаемым плащом огромного размера. Мне тяжело вспоминать бесчисленные унижения, которые я пережил во время остановок для отдыха и отправления естественных потребностей. Вам будет проще понять меня, сэр, если вы представите, что, невзирая на мое болезненное состояние, мы преодолели расстояние от Ричмонда до Большого Каньона по бездорожью, на тряском грузовике времен Второй мировой.

Обширные внутренние районы Австралии известны как дикие, необжитые земли. Но трудно вообразить более заброшенное и пустынное место, чем северная территория, куда я направлялся. Австралийцы называют этот край «Никогда-Никогда». [202] Северная территория занимает площадь, приблизительно равную площади Аляски, но людей там живет столько же, сколько в моем родном городе Дрире, штат Виргиния. Племенные земли анула расположены на севере, в районе плато Баркли, между бушем и тропическими болотами, тянущимися вдоль залива Карпентария, то есть, страшно сказать, в 2500 милях от Сиднея, откуда началось мое путешествие.

202

Never-Never (Land) — внутренняя часть Австралийского континента, глубинка.

Последним населенным пунктом на нашем пути стал город Клонкарри (там живет 1955 человек). Для сравнения: численность населения в следующем городе, который назывался Доббин, стремилась к нулю. А в Брюнетт Даунс — последней деревушке в этой глухомани, у которой было название, — численность населения измерялась в отрицательных величинах.

Именно там, как мы и договаривались, я распрощался со своими спутниками. Это было последнее место, где они могли найти попутную машину и вернуться к цивилизации. Шоферы показали мне, в каком направлении двигаться. Я сел за руль одного грузовика, поставив второй на стоянку в Брюнетт Дауне, и отправился [203] один навстречу неизвестности.

203

В оригинале — «начал свой путь паломника» — аллюзия на аллегорическую книгу «Путь паломника» Дж. Беньяна (XVII в.).

Мои водители предупредили, что по пути мне попадется экспериментальная аграрная станция, и посоветовали расспросить местных рабочих, которые наверняка знают, где в последний раз видели кочевое племя анула. Ближе к вечеру я наконец добрался до станции, однако не нашел там никого, кроме нескольких вялых кенгуру и пустынной крысы — сморщенного, заросшего щетиной человечка, который бросился мне навстречу с восторженными воплями:

— Ба! Гляди-ка! Вот так штука! Богом клянусь, я чертовски рад тебя видеть, приятель, в этой долбаной дыре!

(Дабы этот поток сквернословия не ужасал Вас, декан Дисмей, позвольте мне кое-что объяснить. Поначалу я краснел всякий раз, когда слышал богохульства и ругательства, которыми злоупотребляют все австралийцы, начиная с майора Мэшворма. Затем я осознал, что они используют эти обороты речи так же буднично и невинно, как знаки препинания. Не зная особенностей «страйна», [204] то есть местного диалекта, я все время краснел не к месту, поскольку никак не мог угадать, когда мой собеседник действительно зол и какие из его слов относятся к категории нецензурной брани. Так что в дальнейшем я буду дословно воспроизводить наши диалоги, не комментируя и не смягчая выражений местных жителей.)

204

Странн — австралийский вариант английского языка.