Лучший мужчина
Шрифт:
Алекс с трудом сдерживала слезы.
— В тот вечер шел дождь и рано стемнело. Возница правил экипажем осторожно и, как мне казалось, ехал слишком медленно. Я ужасно боялась, что мы опоздаем и оскандалимся, поэтому заставила своего мужа приказать кучеру ехать быстрее. — Алекс опустила голову. — Вот почему произошла катастрофа. Потому что я заставила своего больного мужа ехать в гости, когда он этого не хотел. И потому, что я настояла на том, чтобы экипаж ехал быстрее, когда требовалась осторожность. Из-за меня мой муж погиб той ночью. Я его убила.
Когда Джон
— Лучше бы я умерла той ночью, а Пайтон остался жить! Так было бы справедливо. Но он расплатился за мою глупость, а я живу. И эта ноша невыносима.
В серых глазах Джона были боль и сочувствие. Ему хотелось обнять Алекс за плечи, успокоить ее, но он знал, что она не позволила бы этого.
— Мое наказание — вот здесь, — сказала Алекс, дотрагиваясь до правого колена. — И здесь. — Она коснулась пальцами висков. — И вот здесь, — прошептала она, положив ладонь на грудь. — Я абсолютно уверена: если бы не я, этой трагедии не было бы. Мой муж погиб из-за меня.
И она не могла простить себя. Не могла позволить себе искать счастья — ни сейчас, ни в будущем. Всякий раз, когда Алекс облегчала себе жизнь, пользуясь костылем, она потом наказывала себя, заставляя вспоминать все обстоятельства того ужасного вечера. Всякий раз, когда она, забываясь, смеялась или получала от чего-либо удовольствие, она потом напоминала себе: ее удел — жить с постоянным чувством вины, и придумывала себе новую пытку. И каждый взгляд на Джона Маккалистера являлся предательством по отношению к человеку, погибшему по ее, Алекс, вине.
— Вот почему ты не можешь остаться. Ты искушаешь меня счастьем, которого я не заслуживаю и никогда не заслужу.
Наконец Алекс позволила ему взять ее за руки.
— Если я тебе хоть немного дорога, умоляю, уходи!
Он осторожно коснулся кончиками пальцев ее губ. Алекс отвернулась. По щекам ее покатились слезы.
— Ты прикасаешься ко мне, и я чувствую себя… виноватой, — прошептала она. — Я смотрю в твои глаза и изнемогаю от… отчаяния. Прошу тебя, пойми, я могу искупить свою вину, только не думая… я не должна думать о…
Слезы ослепили ее, и она, резко повернув колеса кресла, покатила к спальному мешку, который приготовил для нее Грейди.
Весь лагерь уже давно спал, а Алекс по-прежнему лежала без сна, глядя на человека, который сидел все на том же месте, там, где она его оставила. Она молилась Богу, просила сделать так, чтобы Джон ушел, чтобы, проснувшись на рассвете, она его не увидела.
Но Джон не ушел. После завтрака он забрался в повозку и сел рядом с Алекс. Дотронулся до ее руки и улыбнулся.
— Как можно чувствовать себя одновременно такой счастливой… и такой несчастной? — прошептала она.
— Ты меня удивляешь, — сказала Фредди, оседлав Уокера. Подтянув подпругу, она добавила: — Тебе бы радоваться, что мы больше не глотаем пыль в хвосте, но у тебя такой несчастный вид, будто на нас все беды разом свалились.
Лес закрыла глаза и прижалась лбом к теплому боку Крокуса.
— Прости, что
Каждый вечер ей доставалось от Уорда за то, что она не теряет быков. И только Господь, которому Лес неустанно молилась, спас ее вчера от искушения. Бык-первогодок попытался убежать, и она хотела позволить ему уйти, чтобы хоть на время избавиться от побоев ненавистного жениха. Но в последний момент Лес вспомнила, что предает сестер, и устыдилась, вернула быка в стадо.
Фредди сунула ногу в стремя и легко вскочила в седло. Уокер подался назад, встал на дыбы и понесся прочь от табуна, делая все, чтобы скинуть всадницу в грязь. Когда она приблизилась к Лес, щеки ее горели, на губах играла улыбка; по всему было видно, что она ужасно рада своей победе — ведь ей удалось удержаться в седле.
— Ты знаешь, я долго думала… — сказала Фредди, внимательно глядя на сестру. — Думала, говорить тебе или нет… Мне казалось, что ты и без меня догадываешься кое о чем. Но если нет, кому, как не мне, раскрыть тебе глаза.
— Думала о чем? Это как-то связано с Уордом? — в испуге спросила Лес.
— Я все наблюдаю, как Лутер смотрит на тебя, Лес. И знаешь, мне кажется, он всегда так на тебя смотрел. Лутер любит тебя, и я подозреваю, что любит уже давно. Ты знала об этом?
— Лутер?! — Лес во все глаза смотрела на сестру. — О Господи!
Лес прикрыла губы ладонью. Теперь она поняла! Какой ужас! Та юная леди, которая сочла Лутера слишком скучным и слишком старым, юная леди, которая выбрала другого… она и была той юной леди!
И вдруг нахлынули воспоминания. Лутер дарит ей цветы. Лутер приносит ей книгу из своей библиотеки и краснеет от удовольствия, когда она говорит, что книга ей понравилась. Лутер печальным и ласковым взглядом провожает ее, когда она кружится в танце с молодым скотоводом — сыном владельца соседнего ранчо. А вот он внезапно краснеет, случайно коснувшись ее руки. И начинает запинаться, когда она смотрит на него.
Лес обняла Крокуса, почти повисла на нем. Как же она не догадалась?
Все потому, отвечала она себе, глядя в землю, что никогда не надеялась, даже представить не могла, что такой человек, как Лутер, мог бы заинтересоваться ею. Она сама заставляла себя смотреть на него только как на друга отца, как на отцовского партнера по бизнесу. И не посмела увидеть в нем своего возможного избранника. Когда отец женился на Лоле, она обратила свой взгляд на мужчин помоложе, и Лутер остался в стороне.
А теперь было уже слишком поздно.
Лес подняла голову и посмотрела в сторону лагеря наблюдателей. Возле костра стояли Лутер и Уорд, но сейчас она видела только Лутера.
Лутер был выше Уорда и на десять лет старше. Он никогда не расталкивал окружающих локтями, стремясь пробиться вперед, наоборот, скромно оставался в тени. И не хвастался, не выставлял напоказ свои достоинства, хотя был прекрасным юристом. И еще он был добрым и тактичным, справедливым и мудрым. Его уважали все, кто знал его. Лес привыкла считать его слишком уж застенчивым, но она ошибалась.