Лука Витиелло - другой перевод.
Шрифт:
Мои глаза проследили за рекой крови, затем за следом высохшей крови на белой ванне, до безвольной руки на ней. Белая плоть была окрашена в темно-красный.
И эта рука принадлежала Маме. Это была она, хоть и казалась чужой. Застывшая будто изваяние, ее глаза были тускло-карие. И все еще смотрели на меня – обреченно и одиноко.
Я подошел на несколько шагов ближе.
— Мама? — еще один шаг. — Мам?
Она не реагировала. Она была мертвой. Умерла. Мой взгляд зацепился за валяющийся на полу нож. Это был один из ножей Маттео,
Она ранила себя. Это была ее кровь. Я посмотрел на свои ноги. Мои носки пропитались красной жидкостью. Я отшатнулся и, вскрикнув, упал на спину, поскользнувшись. Я сильно ударился спиной о пол, и вся моя одежда, и я сам – все было покрыто кровью.
Я вскочил на ноги и вылетел из ванной, широко раскрыв рот, в голове стучало, глаза жгло. Натолкнулся на что-то. Подняв глаза, я увидел разъяренное лицо отца, уставившегося на меня. Он наотмашь ударил меня по лицу.
— Прекрати орать!
Мои губы резко сомкнулись. Я кричал? Я моргнул, глядя на отца, но его образ расплывался. Он схватил меня за шиворот, встряхнув.
— Ты что, ревешь?
Я не был уверен. Я знал, что плакать было запрещено. Я никогда не плакал, даже когда отец избивал меня.
— Отвечай!
— Мама мертва, — прохрипел я.
Отец вскинул брови, замечая кровь на моих вещах. Он направился мимо меня в спальню.
— Пошли, — приказал он. Я заметил двух охранников, стоящих в холле вместе с нами. Они смотрели на меня взглядом, который я не мог понять.
Я замер.
— Шагай, Лука, — процедил Отец.
— Прошу, — сказал я. Еще одна вещь, которая была запрещена: мольба. — Я не хочу ее вновь видеть.
Лицо Отца исказила ярость, и я собрался с духом. Он кинулся ко мне и схватил за руку.
— Больше никогда не смей произносить это слово. И никаких слез, ни одной гребанной слезинки, или я выжгу тебе левый глаз. И ты будешь мафиози с одним глазом.
Я коротко кивнул, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Я не сопротивлялся, когда отец притащил меня в ванную комнату, и не заплакал вновь, только уставился на тело, лежащее в ванной. Только на тело. Постепенно рев в моей груди утихал. Это было просто тело.
— Жалкая, — пробормотал отец. — Убогая шлюха.
Мои брови сошлись вместе. Женщины, с которым Отец встречался за пределами дома, были шлюхами, но мама не была ею. Она была его женой. Шлюхи давали отцу все, что он захочет, и потому он не так сильно срывался на маме. Это было то, как она объясняла мне происходящее. Но это не убеждало меня.
— Первый! — рявкнул отец.
Один из телохранителей вошел. Его не звали «Первый», но Отцу было плевать на его имя, он не утруждал себя запоминанием имен простых Солдат и давал им номера.
Первый стоял рядом со мной, и, пока отец внимательно изучал тело мамы, близко наклонившись с жестокой улыбкой, он сжал мое плечо. Я глянул на него, гадая, что тот делает, что бы это значило, но
— Вызовите кого-нибудь убрать здесь все и позвоните Бардони. Он должен найти мне новую жену.
Я опешил, переваривая услышанное.
— Новую жену?
Отец прищурил свои серые глаза. Такие же серые как мои.
— Переоденься, и веди себя уже, черт тебя дери, как мужчина, а не мальчишка, — он на мгновение замолчал. — И приведи Маттео. Ему нужно увидеть, какой трусливой шлюхой была его мать.
— Нет, — сказал я.
Отец уставился на меня.
— Что ты сказал?
— Нет, — повторил я тихо. Маттео любил маму. Увиденное причинит ему боль.
Отец посмотрел сначала на руку, все еще лежащую на моем плече, затем на охранника.
— Первый, выбей из него эту дурь.
Первый убрал свою руку с моего плеча и, мельком взглянув на меня, стал избивать. Я упал на колени, вновь склоняясь над лужей материнской крови. Я почти не чувствовал удары, тупо уставившись на красные следы на белом мраморе.
— Хватит, — приказал Отец. И все прекратилось. Я оглянулся на него, в голове звенело, спину и живот жгло. Он долго смотрел в мои глаза, и я уставился в ответ. Нет. Нет. Нет. Я не буду приводить сюда Маттео. И плевать, заставит он Первого вновь избить меня или нет. Я привык к боли.
Он сжал губы.
— Второй! — другой телохранитель вошел. — Приведи Маттео. Лука засрет кровью все наши дорогие персидские ковры.
Я почти улыбнулся, потому что знал, что победил. Я попытался подняться, чтобы помешать Второму, но Первый крепко схватил меня за руку. Я стал сопротивляться и почти высвободился, когда Маттео показался в дверном проеме и замер.
Карие глаза Маттео стали огромными, когда он увидел маму и кровь, а затем свой нож, лежащий неподалеку от ванной. Отец кивнул в сторону мамы.
— Твоя мать бросила тебя. Она покончила с собой.
Маттео тупо пялился.
— Забери свой нож, — приказал отец.
Маттео, оступившись, вошел, и хватка Первого на моей руке усилилась. Отец пристально посмотрел на меня, а потом на брата, который поднял нож трясущимися руками.
Я ненавидел Отца. Ненавидел так сильно.
И ненавидел маму за то, что она сделала, за то, что она оставила нас с ним.
— А теперь, приведите себя в порядок, вы оба.
Маттео замер, глядя на свой окровавленный нож. Я схватил его за руку и потащил за собой, спотыкаясь. Я привел его в свою спальню, а затем затащил в ванную комнату. Он все еще пялился на нож. Я выхватил его и засунул под горячую воду, чтоб смыть засохшую кровь. Глаза горели, и я сглотнул.
Никаких слез. Больше никогда.
— Почему она взяла мой нож? — тихо спросил Маттео.
Я выключил воду и вытер нож полотенцем, а затем протянул его брату. Мгновение спустя он покачал головой и попятился назад, врезаясь в стену и падая на задницу.