Лукавый сексуальный лжец
Шрифт:
лапами.
Я отодвигаюсь, чувствуя себя на бритвенно-острой грани между
блаженством и разбитым сердцем и нуждаясь в понимании, куда сейчас
упаду.
– Ты…
Даже не знаю, как закончить вопрос. И не хочу, чтобы это было
поступком, о котором она потом пожалеет.
Для себя я уже все решил – я влюблен в нее. А что-то мимолетное просто
не смогу выдержать.
– Просто поцелуй меня, – шепотом просит она.
Погрузив пальцы мне в волосы,
поцелуями мой подбородок. Эти нежные нерешительные поцелуи стараются
убедить меня, подтолкнуть к чему-нибудь большему. Заставив себя открыть
глаза, я вижу, как она нервничает. Неужели думает, что я смогу сказать нет?
Эта беззащитность на ее лице… От нее у меня просто сносит крышу.
Бутылка разбивается вдребезги у наших ног, но и хрен с ней – мне
нужны обе руки, чтобы держать ее лицо. Со стоном я откидываю ее голову и,
завладев ее ртом, скольжу языком внутрь, практически рыча и чувствуя, как
она сжимает в кулаках мои волосы. Делаю шаг вперед и, проведя руками по
ее шее, по плечам и спине, хватаюсь за бедра и закидываю ее ноги себе на
талию.
В моих мыслях хаос: там нет ничего, кроме облегчения и жажды, жажды
и любви, и – просто пиздец – я стою, кружась на месте, не переставая
ритмично стонать ей в рот.
Я даже не знаю, где ее взять. Хочу ее в своей постели. У себя в комнате.
Или прямо у этой стены.
– В твою комнату, – говорит она, проводя губами мне по щеке. – Мы
можем пойти в твою комнату?
Я поворачиваюсь и, спотыкаясь, иду по коридору, в то время как она,
посасывая, целует мою шею и, запустив руки в волосы, потирается бедрами.
Мои ноги каким-то чудом приводят нас в мою спальню, и я кладу ее на
кровать, после чего, накрыв ее всем телом, поглаживаю ее язык своим все в
том же неторопливом ритме.
Лондон поднимается, переворачивает меня на спину и усаживается
верхом. Потом смотрит вниз – туда, где ее киска прижата к члену.
– Мне нравится, – мельком поглядев вокруг, замечает она.
Вслед за ней я тоже оглядываю комнату: кровать, комод, окно. Это самая
обычная комната – удобная, но ничем не примечательная и не большая,
поэтому наши взгляды почти сразу снова встречаются. Думает ли она о том,
как много здесь было женщин? Или чистые ли у меня простыни?
Мне хочется рассказать ей абсолютно все – что здесь я занимался сексом
всего с двумя или тремя девушками, что у меня чистые простыни и что в этой
кровати никто, кроме меня самого, никогда не ночевал – но это непросто,
более что вдруг ей все равно?
Лондон берется за подол сарафана, смятый на бедрах, и снимает его
через голову. Заведя руки за спину, расстегивает свой простой белый лифчик
и дает ему сползти вниз по рукам.
Не в состоянии пошевелиться, я наблюдаю, как она расстегивает и
помогает снять мою рубашку. Бросив ее куда-то в сторону, я кладу руки на ее
талию и смотрю на нее.
– Ты мне нравишься, – шепотом говорит она.
Выдохнув, я подаюсь вперед и жадно целую ее в шею.
И тут в мозгу мелькает самая ёбнутая мысль на свете: я не хочу сейчас
заниматься сексом. Хочу ее поцеловать. Просто целовать. Просто
чувствовать. Хочу сосредоточиться на том, как она ко мне прикасается, какие
звуки издает, когда ее касаюсь я. В те разы мы с ней заходили достаточно
далеко, но сейчас я хочу вернуться назад и ощутить все то, что бывает в
первый раз.
Скользнув языком по ее ключице, я провожу им по верху груди и вокруг
соска. Ее идеальную кожу и идеальное тело хочется облизывать и посасывать
снова и снова.
Ее беспокойные пальцы потягивают мои волосы. Выгнув спину, она
прижимается ко мне ближе, кружит бедрами и пытается посильнее обхватить
меня ногами.
– У меня чувствительная грудь, – тяжело дыша, произносит она. – Да,
мне так нравится.
Не выпуская сосок изо рта, я улыбаюсь ей одними глазами и вижу, как
тяжелеет ее взгляд, когда он становится мокрым от моего языка.
– Это я заметил.
Раньше она всегда контролировала происходящее, даже в душе, когда в
то же самое время мне казалось, что между нами все было уже по-другому.
Но сейчас, когда она так открыта и беззащитна, и смотрит на меня с таким
нетерпением и…
– Люк.
Ее голос срывается на этом одном слоге, и она закрывает глаза, больше
ничего не договаривая. Но я и так вижу недосказанное у нее на лице:
Не делай мне больно.
Почувствовав, как кольнуло под ребрами, я сажусь прямо и целую ее
медленно и глубоко.
– Эй, – шепотом зову ее я, а когда она не открывает глаза, добавляю: –
Лондон.
Наконец она их открывает.
– У меня больше никого нет.
Она вглядывается мне в лицо, после чего кивает и целует – так сладко,
совсем не глубоко, мягко касаясь своими губами моих.
– Сейчас по идее ты должна сказать мне, что тоже ни с кем не