Лунь
Шрифт:
– Как почему?– Олеся была раздражена.– Я же только что сказала: она моя подруга, и я не хотела оставаться наедине со своим начальником.
– Он вам не нравился?
– Нет, конечно. В смысле, как мужчина, а не как начальник. Тем более он на пятнадцать лет меня старше.
– Продолжайте.
– После ресторана он решил отвезти нас домой. Я хотела остаться у Алины, а потом уехать к себе. Но Михаил Викторович настаивал, чтобы я поехала с ним, сейчас. Якобы ехать на последней электричке опасно, а он все равно едет в Подольск. Мне трудно было отказать, ведь он пригласил нас в ресторан, и было
– Он живет недалеко от вас?– уточнил следователь.
– Совсем рядом. Я живу на улице Володи Дубинина, а он на улице Чистова. Так вот, он уговорил меня и я поехала. Где-то на середине шоссе, он вдруг остановился, и стал говорить, что неравнодушен ко мне. Он давно ко мне присматривается и хотел бы быть вместе. Я сказала, что это невозможно. Тогда он стал целовать меня и говорить, что женится на мне.
В этом месте я снова чуть не взбесился, вспоминая, как этот ублюдок навалился на нее. Мне хотелось разбить телефон со злости, но я крепче прижал его к уху, и, стиснув зубы, старался не пропустить ни слова. Я глубоко дышал, силясь унять свой гнев.
– Я вырывалась,– продолжала Олеся,– но он не отпускал меня. Он навалился на меня прямо в машине, и я ничего не могла сделать. Он сильней меня, понимаете?– доказывала Олеся.– Я начала кричать и снова вырываться.
– Вы били его?
– Если бы смогла, то ударила бы! Только он держал меня за руки! Он был больше и сильней, как я могла ударить его?– Олеся была чуть не в истерике, вспоминая тот день. А я был доведен ее рассказом до бешенства. Мне хотелось найти больницу, где он лежит, и придушить его.– А потом, его вдруг оторвали от меня и стукнули лицом о машину. Я обрадовалась, что свободна и выскочила наружу. Потом я побежала на трассу и начала голосовать, чтобы уехать домой. Было уже очень темно, и никто не хотел останавливаться. Я бежала вперед и голосовала. Я очень боялась, что мой начальник догонит меня и снова затащит в машину. Потом кто-то остановился и подвез меня.
– Стоп. Вы не рассказали, кто его ударил. Вы видели этого человека?
– Нет, не видела. Я видела только руку. Кто-то просунул руку в дверь или окно, схватил его за голову и стукнул. Больше я ничего не видела. Я думала о том, как спастись.
– Но когда вы выскочили из машины, вы должны были увидеть, кто это был?
– Было темно. Я побежала вперед, а он, может быть, пошел назад,– с вдохновением сочиняла Олеся.– В общем, я ничего не видела. Мне было страшно, и я неслась вперед.
– Но разве вам было не интересно, кто вас спас?
– Нет. Я так обрадовалась, что свободна! Я сразу воспользовалась моментом. Мне некогда было думать.
– Очень странно,– пробормотал недоверчиво следователь.– И он ничего не сказал?
– Я не слышала ни слова.
– Кто вас подвез?
– Я не знаю. Какой-то пожилой мужчина. Он спросил: «До Подольска?», я ответила, что «да». Села и мы поехали. Я вся тряслась от страха. Я даже лица его не помню.
– Где он вас высадил?
– Да на шоссе, в город он не заезжал. Я потом сама добиралась.
– Вы разговаривали по дороге?
– Он спросил, что я делала посреди трассы. Я ответила, что поругалась с парнем, и он высадил меня.
– Почему вы не заявили о нападении?
– На меня или на начальника?–
– Хоть на кого.
– Со мной ничего не случилось, кто бы мне поверил. А про начальника я вообще не думала. То есть, я думала, что так ему и надо. Но я не знала, что он потом попадет в больницу. Если бы знала, то вызвала бы «скорую». Я не сомневалась, что он очухался и уехал домой. Я боялась встретить его в городе, когда шла домой. А что с ним? В какой он больнице?
– Его увезли в Москву. У него трещина лобной кости и ушиб головного мозга. А также ему сломали нос. И сейчас он в реанимации.
– Вот это да,– посочувствовала Олеся.– Мне жаль, что его так… Хотя, не знаю. Если бы его не стукнули, он бы изнасиловал меня. Мне жалеть не о чем.
– Хорошо, Олеся Владимировна. Вот моя визитка, я свяжусь с вами. Нам придется еще побеседовать. А, кстати, почему вы уехали от подруги так рано?
– Это личные обстоятельства, они никого не касаются.
– Ошибаетесь. В моем деле важны всякие обстоятельства. Ответьте на вопрос, облегчите мне задачу.
– Я поехала на дачу к одному знакомому, потому что подозревала его в неверности. Мне хотелось застукать их на месте.
– И как, получилось?
– Нет. Я ошиблась. Он был там один.
– Позвольте узнать имя вашего знакомого?
– Зачем? Он не имеет никакого отношения к делу. Это моя личная жизнь,– сердилась Олеся.
– Очень часто решение моих дел проистекает из личной жизни подозреваемых,– спокойно ответил следователь.
– Я что, подозреваемая?– возмутилась Олеся.– На каком основании?
– Все, кто был в этот вечер с господином Ремейко, находятся под следствием.
– Какая чушь! Вы что, не слышали, что я вам рассказывала? Он напал на меня, он хотел меня изнасиловать, а вы его защищаете.
– Я никого не защищаю, я не адвокат. Я ищу виновных в избиении господина Ремейко. А суд уже будет решать, кто виновен. Итак, сообщите мне имя и фамилию вашего знакомого.
– А если я не скажу?
– Я все равно узнаю, и выглядеть это будет уже по-другому. Со следствием нужно сотрудничать. Я знаю, что сегодня вы были в Дубровицах. Итак?
– Ладно. Вернер Сергей Александрович.
– У вас есть номер его телефона?
– Я его не помню наизусть. Узнайте сами.
– Я конечно, узнаю. Очень прискорбно, что вы так относитесь к следствию, Олеся Владимировна.
– А вы не понимаете, что некоторые люди, как он и Алина, не имеют никакого отношения к тому происшествию. Нечего зря беспокоить их. Это личная жизнь, в нее нельзя вмешиваться. Вот, как я к этому отношусь!
– Мы увидимся…
Больше я ничего не услышал, потому что связь прервалась. Телефон то ли отключился сам, то ли Олеся случайно сбросила вызов. Но я узнал достаточно. Следователь был необычный, очень въедливый. По голосу он показался мне пожилым. Бедная Олеся – выдержала такой натиск! Я бы растерялся, а она такая молодец. Я не расстроился, что следователю Еремину известно мое имя. Пусть проверяет. Я бы не расстроился, узнай он правду. Я совершенно не раскаивался в том, что сделал. После того, что я услышал от Олеси, я считал, что Ремейко получил мало. Не знаю, почему меня так раздражал тот тип, но я просто ненавидел его.