Луна, луна, скройся!
Шрифт:
Всё так ровно сходится, что я чуть было не выкрикиваю, к какой, собственно, тайне я оказалась ключом, но вовремя сдерживаюсь. Но, увы, не так уж вовремя — Кристо и Никта уставились на меня, словно ожидая, что я заговорю. Я машу рукой:
— Ладно, а что дальше? Если мы встретим Сенкевича, он, получается, попробует меня убить ради, э, ритуальной жены?
Никта пожимает плечами.
— Ну, хорошо. Это мы с Кристо потом обмозгуем. А с тобой я хотела поговорить по важному делу. Я хотела попро… кх-м-м, а предлагать в лесу можно?
— Можно, — у Никты
— Я хотела тебе предложить сделать кое-что для меня. Во-первых, отвести нас к усадьбе Твардовских-Бялылясов. Хочу посмотреть, доехал ли Марчин, и ещё у нас с собой еда для Ядвиги. А два… у тебя есть какая-нибудь возможность получать почту?
— Мы получаем почту. Для нас оставляют письма и посылки в деревне у отца Адомаса.
— Отлично! Я хотела по… предложить тебе раз в месяц получать денежный перевод. Половину брать себе, на половину покупать продукты для Ядвиги. Заботиться о себе она вполне может, но вот еду ей самой взять негде. Потом, она старая, а лестницы в башне крутые — даже я могла бы упасть и покалечиться, нужно, чтобы кто-нибудь проверял, как она. Ты бы меня очень выручила. Вот.
— Хорошо.
Вообще-то я думала, что придётся немного поуговаривать, и такое быстрое согласие немного выбивает меня из колеи.
— Хм, ладно. Ладно. Наверное, тогда мы пошли уже. Только дорогу разъясни.
— Я же лесная ведьма — я тебе дам клубок. Куда он покатится, туда и вы за ним. Адомас, слышал? Катись давай.
— Сейчас, — покладисто отзывается литовец, откладывает ремешки и неспешно, с достоинством поднимается. Я прыскаю: фигура у него и впрямь как у клубка-переростка.
Мы идём какими-то чахлыми тропинками часа два или три. Когда мы выходим к воротам, время близится к полуночи, и черепа на частоколе встречают нас зелёным светом в глазницах.
— А перекреститься можно? — спрашивает Кристо шёпотом.
— Нет! — говорю я.
— Да, — говорит Адомас. — Они тебя за это не съедят. Подождать вас?
— Пройди с нами, будь так добр. Может быть, понадобится помощь, — я не добавляю: «если Ядвига уже умерла», но литовец меня, кажется, и так понимает.
Ворота закрыты, но не заперты. Я просто с силой толкаю одну из створок ладонью, и она медленно отворяется. Во дворе слышно, что из дома или со стороны огорода кто-то громко, визгливо скулит. Полутемно — тусклый свет исходит только от черепов. Мы нерешительно переглядываемся и идём на звук. Адомас, чуть замешкавшись, прикрывает ворота жестом рачительного хозяина, оказавшегося в гостях у распустёхи.
Ядвига, со всклокоченными, сбитыми в колтуны седыми волосами, в своих обычных шароварах и огромном, не по размеру, толстом рыбацком свитере сидит, поджав ноги, прямо на холодной земле и, раскачиваясь, подвывает. Большие коричневые руки старуха держит неподвижно на бёдрах. Я подхожу поближе, стараясь не оглядываться на проросшие черепа. Встаю так, чтобы видеть её
— Э… Ядвига? Ты меня помнишь? Ядвига?
Она не реагирует. Я беспомощно оглядываюсь на Кристо.
— Я твоя кузина. Твоя и Марчина. Лиля. Помнишь? Лиля. Это ты Марчина закопала, да? Марчин? — я показываю пальцем на бугорок. Ядвига замирает, словно собака, с которой заговорил незнакомец и которая не может решить, кинуться наутёк или отреагировать на свою кличку, произнесённую чужими губами. — Ты всё хорошо сделала, красиво. Это ведь цветы, да?
Она смотрит.
— Ядвига, ты хочешь кушать? Марчин сказал мне, что теперь я должна тебе давать еду. И я принесла поесть. Еда вон у того, э… парня, — я тычу пальцем в сторону Кристо, и Ядвига неуверенно оглядывается. — Пойдём, я тебя покормлю. Пойдём, пойдём. Марчин сказал, чтобы ты кушала.
Старуха возится и кряхтит, но всё не встаёт и не встаёт.
— Я не знаю, что ещё ей сказать, — жалуюсь я.
— Да помоги ж ты ей! — не выдерживает Адомас. — Поди, сто лет бабке.
Он быстро подходит и одним сильным, плавным движением поднимает Ядвигу на ноги. Та смотрит на него испуганно, и я спешу прояснить ситуацию:
— Это Адомас. Он хороший. Я ему буду давать еду, он тебе будет приносить. Адомас будет давать кушать, Ядвига. Давай, пойдём на кухню. Сделаем Ядвиге покушать.
На кухне — темно и холодно. Адомас усаживает старуху на стул и говорит Кристо:
— Тебе бы, ребёнок, пойти дрова нарубить, надо печь топить.
Кристо бухает рюкзак с плеч на пол и скрывается в темноте за дверью. Литовец тем временем разыскивает керосиновый фонарь, потом долго шарит по тёмным углам в поисках керосина. Наконец, зажигает свет.
— Не стой, давай, дай ей что-нибудь поесть, что не надо готовить. Кто её знает, сколько она не ела, — сердится Адомас.
Ядвига жадно хватает тонкую бледную пластинку сала и принимается её сосать. Кристо входит с каким-то мешком:
— У них уголь, а не дрова. Я в сарае набрал.
Руки у него перемазаны в чёрном, и он вытирает их серым то ли от жира, то ли от старости полотенцем с крюка на стене.
Поев наскоро сваренной сладкой манки на воде, Ядвига засыпает прямо за столом. Адомас переносит её на подобие дивана в углу кухни и озабоченно говорит:
— Там конюшня, курятник. Надо посмотреть. Конь-то мёртвый, ему ничего не будет, а куры небось живые были, кабы не передохли от голода.
Мы спасаем кур — некоторые действительно уже сдохли, и мы закапываем их под стеной курятника. Мы высвобождаем коня, которого Ядвига так и оставила в узде и под седлом. Наконец, мы находим в усадьбе спальню старухи и переносим несчастную сумасшедшую на кровать.