Луна охотника
Шрифт:
— Ты станешь для нас игрушкой, и тебе это понравится.
— Нет, Джульетт, я так не думаю. Я буду вылавливать вас и уничтожать, одну за другой. Некоторые уйдут из жизни легко, если им повезет, а ты… тебе придется страдать. — Судя по выражению ее лица, я мог с таким же успехом читать ей сонеты Шекспира, но я продолжал: — Я намерен пытать тебя, Джульетт. А потом снова пытать, давать передышку и опять причинять боль. И так будет продолжаться очень долго, пока я не позволю тебе умереть. На это уйдет много времени. Ты будешь умолять, чтобы я тебя прикончил, а я снова буду тебя истязать. Можешь сколько угодно мне угрожать, тебя никто не услышит и никто — даже твои возлюбленные сестры — не сможет тебя спасти. Ты всецело в моей власти.
Я уже видел, как мои слова просачиваются
— Вот видишь? А если они тебя не слышат, то и помочь не смогут. Бедная малышка Джульетт, ты осталась одна. Некому спасти тебя от Большого Злого Волка.
Некоторое время она кричала в голос, и я не стал ей мешать.
— Стены не пропускают звук, тебя все равно никто не слышит. Здесь только ты и я. Только бедняжка Джульетт и Большой Злой Волк.
В ее глазах показались слезы, значит, она запаниковала. Сочетание беспомощности и угроз воскресило первобытный детский страх одиночества, боли и чудовищ из темноты — классическое воздействие старой сказки о сером волке. Надо было, чтобы она испугалась до безумия, чтобы утратила способность мыслить логически, и, похоже, мы двигались в нужном направлении. Я прикинул, что делать дальше: продолжать психологическую обработку или переходить к физическому воздействию? И тот и другой путь имели свои плюсы и минусы, а время поджимало, и надо было отыскать наиболее быстрый способ получить то, что мне было нужно. Приняв решение, я достал свой старый добрый боевой нож и поднял так, чтобы она могла его видеть.
— Ты видишь это, Джульетт? Хочешь знать, сколько людей я им убил? Больше, чем можно себе представить, но тюрьма мне не грозит. Властям обо мне все известно, но они предпочитают не вмешиваться, и, когда я тебя убью, ты станешь еще одним безымянным трупом, о котором никто не позаботится. Тебя выбросят, словно мусор, и забудут раньше, чем ты успеешь остыть.
Она явно теряла самообладание, и я решил усилить натиск. Нарочито медленными движениями я начал разрезать ее одежду. Тонкая кожа, в которой она пришла в клуб «Иони», легко поддавалась лезвию, и каждая часть ее костюма расходилась, словно лепестки цветка. Ее дыхание участилось, зрачки расширились, а уже порозовевшая кожа окрасилась еще интенсивнее. Она опять закричала, и я дал ей увесистую пощечину, чтобы заткнуть рот, да еще грубо обругал. Все происходило совсем не так, как в общине — если там она верила, что подчиняется Альдер добровольно, то здесь была вынуждена терпеть насилие. Динамика действия сильно отличалась от привычных оргий — никакого комфорта, ни условленного сигнала, которым можно остановить процесс, ни надежды на наслаждение или награду. Так члены внутреннего круга поступали с новичками — лишали их воли не ласками, а силой. К тому моменту, когда она стала совсем нагой, в глазах мелькнули искры приближающегося безумия. Я взял запасную свечу и стал капать расплавленным воском на обнаженную кожу, изображая удовольствие каждый раз, когда она вздрагивала. Потом потянулся за хлыстом…
Если проводить в госпиталях так много времени, как это делаю я, можно воспользоваться одним преимуществом: пока рассасываются рубцы швов, пока срастаются кости, есть масса времени для чтения. В больнице я открыл для себя Платона, познакомился с Декартом и Киплингом. Я обожаю Киплинга; его рассказы о жизни в Индии так меня захватили, что захотелось узнать о том времени побольше, и тогда я многое прочел об охоте на тигров. Один из трюков местных охотников называется «козел Иуды»: козла привязывают к колышку посреди полянки, а стрелки занимают позиции под деревьями, откуда удобно стрелять. Крики животного привлекают тигра, он набрасывается на жертву, и у сагиба появляется новый трофей для гостиной. Так вот, Джульетт должна стать для меня «козой Иуды».
Как ни противно жаловаться, я никогда не испытывал радости от подобного занятия. Пытки людей — это не самый лучший досуг, но, как я говорил Энни еще в Бристоле, это лучше, чем вероятность получить толпы линчевателей и полную анархию. Я тщательно выбираю свои жертвы, предпочитаю потратить лишнее время, чтобы выбрать
Вот так защищаются ваши свободы, и одна из них — не считаться с ценой этой защиты.
Итак, когда Джульетт достигла крайней степени возбуждения, пришло время переходить ко второй части плана. Я на десять секунд убрал барьер и позволил ее мысленному крику унестись к цели, а затем снова восстановил защиту. Этого достаточно, чтобы сестры поняли, в какую беду попала Джульетт, что она успела позвать на помощь, пока мы ее не остановили. И самой Джульетт хватило этих мгновений; она поняла, что послание достигло цели, и обрела слабую надежду, которую я мог легко разрушить.
Я увидел, как эта надежда прогоняет из ее глаз ужас. Ей хватило этого, чтобы мысленно ухватиться за соломинку, чтобы прочитать молитву, призывая сестер ее спасти.
— Они идут, — сказала она. — Они сейчас придут и уничтожат тебя.
— Надеюсь, что это так, Джульетт. Как раз поэтому я и позволил им тебя услышать. Здание окружено вооруженными солдатами, и, как только они подойдут, их всех перестреляют. Ты только что убила их, Джульетт.
— Нет.
В шепоте еще слышалось недоверие, но причин сомневаться в моих словах у нее не было.
— Да, — усмехнулся я.
Я чувствовал, как кто-то пытается снаружи преодолеть защитный барьер — сестры стараются установить контакт. Именно этого я и добивался. Теперь остается только взять след и выяснить, где они скрываются. У меня под рукой имелись карты и маленький серебряный медальон, снятый с шеи Джульетт, чтобы использовать в качестве маятника. Вещица была очень красивой: цветок в кельтском стиле с пентаграммой внутри. Пару раз это изображение встречалось мне в книгах в Пиккерелл-хаусе, такой же медальон я видел на шее Энни и на тех двух женщинах, которых убил раньше. Я догадывался, что этот символ тесно связан с общиной, и подвеска идеально подходила для моих целей. Буквально через две минуты я выяснил, что сестры все еще находятся в Бристоле, скрываются в самой бедной части города, в доме с весьма дурной репутацией. Это меня вполне устраивало: полицейский рейд едва ли удивит местных жителей. Я установил еще один барьер вокруг центра, где лежала Джульетт, вышел из круга и запечатал основной щит. Теперь Джульетт была ограждена от сестер двумя слоями магии — психологический эффект двойного остекления, и он продержится намного дольше, чем мне требуется.
— Отлично, Джульетт, я должен поблагодарить тебя за помощь, — сказал я.
Она стала осыпать меня бранью, а я спустился к машине и уехал. Я думаю, она меньше бы расстроилась, если бы я действительно причинил ей боль. Сознание, что ее так легко провели, было, вероятно, невыносимым.
Группа захвата ненамного отстала от меня, поскольку в Бристоле мне была нужна их помощь, причем в полицейской форме. Тем не менее, пока я возился с Джульетт, многие из них тоже были заняты делом. Весь склад теперь был напичкан взрывчаткой, и, если бы кто-нибудь вошел внутрь, все здание мгновенно рухнуло бы с оглушительным грохотом, который было нетрудно выдать за взрыв бытового газа. Таким образом, если бы сестрам и удалось разыскать Джульетт, мое обещание было бы выполнено — их ждала быстрая и неминуемая гибель. В минировании есть одно преимущество — у стен нет ушей, на которых Альдер могла бы применить свои исключительные способности. Приказ стрелять без промедления тоже хорош, но всегда появляются какие-то факторы «икс», которые невозможно предусмотреть. А с двадцатью килограммами пластида Альдер вряд ли удастся договориться.