Львиное логово
Шрифт:
— Много людей оставим на поле, государь, — хмуро сказал Хумбан-Ундаш. — Даже конница не поможет.
— Сам вижу, — согласился Ахемен, не менее хмурый. — Зря Заратуштру в Вавилоне оставили на хозяйстве, он бы удумал чего-нибудь.
И хмурый царь дал команду выводить тяжелую конницу напротив центра ассирийского войска, где, как всегда, стоял Царский отряд. После обычной перестрелки лучников, выпустивших по колчану стрел, настало время красы и гордости Персидского царства. Глаз Ахемена цеплял какую-то незначительную деталь, но она ускользала от него солнечным зайчиком. Озарение пришло только тогда, когда конница почти начала
— Отход кавалерии, — орал великий царь, но развернуть такую массу людей получилось ой как не скоро, и потери были большие.
На флангах было не так скверно. Даже, скорее, было как раз неплохо. Ассирийские колесничие на левом фланге, виртуозно управлявшие четверкой лошадей движениями пальцев, нарвались на киммерийских всадников, которые с истошным визгом рубили экипажи менее маневренных повозок длинными мечами. Те отвечали стрелами, стоя на качающейся колеснице, выбивая кочевников из седел. Но колесниц были сотни, а всадников — тысячи, и это решало исход боя.
А правый фланг ассирийского войска, состоявший из наемной пехоты, был практически смят, попав под удар десятка огнеметов и аншанской фаланги. И только ухмыляющиеся воины из ассирийских кисиров, стоявшие сзади, предотвратили бегство обезумевших сирийцев, урартов, лувийцев и прочей иноземной швали. Трусов начали резать, и только так собрали снова подобие строя. Правый фланг медленно полз назад, отбиваясь от длинных копий фалангистов и усеивая поле битвы телами наемников.
Великий царь Синаххериб, стоявший на холме, прекрасно видел картину боя, и, как только гонец принес ему известие, что грозные драконы, извергающие пламя, уводят с фланга в центр, он бросил одно слово.
— Кожи!
Туртан склонил голову и начал раздавать отрывистые команды.
Ахемен, который решил перебросить сифонофоры в центр, чтобы устрашить воинов Царского отряда огнем, просчитался. Струи пламени, попавшие на мокрые кожи, которыми прикрылись солдаты, дали совсем не тот эффект, что раньше. Да, кто-то превратился в живой факел и выл, катаясь по земле, но таких было куда меньше, чем раньше. Воины, по большей части, отбрасывали тлеющие шкуры и деловито затаптывали огонь.
— Немыслимо! — сказал изумленный Хумбан-Ундаш. — Да что же это за люди! Баллисты сюда!
Переносных баллист было всего пять. Уж больно громоздкой и ненадежной была конструкция. Огромные копья, полетевшие в воинов Царского отряда, собирали свою жатву, убивая по два человека сразу и отрывая конечности. Это вызывало ужас, но центрдержался. Ну копья, ну большие, ну и хрен и с ними, копий они, что ли не видели.
Вскоре войска выдохлись. Люди безумно устали. И как-то само собой воины
— Повелитель, — Арда-Мулиссу склонился перед отцом. — Боги сегодня не благосклонны к нам. Мы, может быть, и победим, если Ашшур и Адад будут милостивы, но нашего народа больше не станет. Нас после этого покорят даже презренные маннейцы.
— Я знаю, сын мой. И я сделаю то, что подобает царю и потомку царей. Глашатая сюда!
Через четверть часа к персидскому лагерю поскакал Голос Царя, по-прежнему удивляя красотой одежд. Борода его была не так хороша, как раньше, потому что Глашатай бился сегодня весь день. Как то не до красоты ему было. В руках его были ветки, и ни один воин не смел даже подумать плохого, видя священный знак. И даже в лагерь его пропустили сразу же, услышав короткое:
— К царю. Переговоры.
Он молча стал на коне перед шатром Ахемена, наотрез отказавшись входить внутрь. Его обступала любопытная толпа воинов, которые дивились его нарядам и по-крестьянски прикидывали, что бы они могли купить за них. Получалось много, очень много. Глашатай царя не смотрел на чернь. Его взгляд был прикован ко входу в шатер. Он ждал персидского царька, чтобы донести до него волю своего повелителя. Наконец, тот вышел, оглядывая собравшуюся толпу хмурым взглядом.
— Я пришел сюда, что бы передать тебе волю моего царя.
— Ну, передавай, — буркнул Ахемен.
— Я — Синаххериб, великий царь, могучий царь, царь обитаемого мира, царь Ассирии, царь четырех стран света, премудрый пастырь, послушный великим богам, хранитель истины, любящий справедливость, творящий добро, приходящий на помощь убогому, обращающийся ко благу, совершенный герой, могучий самец, первый из всех правителей, узда, смиряющая строптивых, испепеляющий молнией супостатов, вещаю тебе свою волю. Если ты не трус, то я вызываю тебя на суд богов. Бой состоится на рассвете. Биться будем длинными копьями без доспехов, до смерти одного из нас. Сегодня твои воины умирали за тебя. Готов ли ты умереть за них?
В лагере установилась тишина. Все понимали, что отказ от такого предложения был равносилен трусости, что в античном мире означал лишение власти. Пусть не немедленно, но совершенно неизбежно. Ведь царь, это прежде всего — первый из воинов.
— Готов! — просто сказал Ахемен. — Бой состоится на рассвете. — Лагерь взорвался восторженными криками. Воины и не ожидали другого ответа.
— Но в шатер ко мне ты все-таки зайди, я не люблю неожиданности, — эту фразу царя услышали только те, кто стоял рядом.
Глава 23, где все, наконец, закончилось
Окрестности Ниневии.
После того, как приглашение на поединок было принято, Глашатай зашел в шатер, где ему предстоял крайне непростой разговор.
— Поединок-это хорошо, — сказал Ахемен, сидевший в резном кресле. — Но что потом? Твой царь велел тебе передать еще что-то? Иначе после поединка ничего не закончится, это я тебе обещаю.
— Если победит Великий царь, то твои воины уходят за Тигр, и наши царства живут так, как было два месяца назад. Мы не станем требовать Аррапху, Замуа, Гамбулу, Парсуа и Хархар. Даже Опис можете себе забрать.