Львиное логово
Шрифт:
— Повелитель, я думаю, надо действовать через купцов, они несут чудовищные убытки.
— Говори… — заинтересовался Ассархаддон.
— Я думаю, нам придется признать потерю трех провинций в обмен на пятилетнее перемирие.
Ассархаддон задумался. С одной стороны, потеря земель, завоеванных его великим дедом Саргоном вторым, это позор. Но с другой, что такое пять лет? Да ничто. Они решат свои проблемы на востоке и вернутся сюда всей силой Империи. Иерусалим будет уничтожен, а его стены срыты. Упрямые иудеи будут переселены куда-нибудь не ближе Каркемиша и Вавилонии. Да, это неплохое предложение.
— Да будет так. Ищи подходящих людей.
Через две недели. Иерусалим.
Царь Езекия принимал делегацию купцов своего царства. Поводов для радости было немного. Первые успехи в той войне оказались последними. Ашдод и Дор
— Повелитель, — сказал старейший из купцов, — мы несем огромные убытки. Война хороша, когда она победоносна и приносит добычу. В противном случае это пустые расходы и погибшие без всякой пользы люди. Мы предлагаем поговорить о мире с ассирийцами.
— Ты предлагаешь отдать земли Израиля? Да ни за что, — вскинулся царь.
— А если земли Израиля останутся за тобой, царь, то ты согласишься на пятилетнее перемирие?
Езекия покрутил бороду на палец. Пять лет мира, и три провинции в придачу. Да, это неплохо. Правда, Ашдод получить было бы еще лучше, но не попустил великий Яхве. Но за пять лет, глядишь, и новый зять чего удумает. Надо соглашаться.
— Если земли Израиля за мной останутся, то я согласен.
Глава 20, где Вавилон превращается в кипящий котел
Через неделю, Вавилон
Старший жрец храма Мардука по имени Ахубани шествовал на носилках в сторону царского дворца. Шестерка мускулистых рабов несла крытые носилки, а двое слуг с палками расчищали путь. Место верховного жреца будет за ним, он чувствовал это. Аткаль-ан-Мардук пропал, и слухи ходили один другого хуже. Если он попал в лапы Аншанского Демона, то участь его незавидна. Так ему и надо, злобному жадному шакалу. Да еще и глупому, в придачу, как ишак. Доверил охрану демоницы двум тупоумным стражникам, а ее муж одного зарезал, а второго подкупил. Плохо только то, что царь Вавилона Ашшур-надин-шуми не разрешает занять вакантную должность под предлогом того, что великий жрец может быть еще жив. Да как он может быть жив, если он в пыточных подвалах этого исчадья преисподней? В том, что Пророк — настоящий живодер, после налета на Лаббанату и чудовищных по жестокости убийств наемников, в Вавилоне никто не сомневался. Уж на что ассирийцы были мастера измываться над пленниками, но даже они не кормили людей собственными яйцами. Подумаешь, бабу его помять хотели! Эка невидаль! Да это ее, бабы, участь такая, бабская. Испокон веков так было, и не жаловался никто. Вон, после ассирийских походов куча детей бегает, ну просто вылитые северяне, и ничего, никто косо не смотрит. Только кровь будет лучше, после таких-то воинов. Носилки плавно раскачивались, немного усыпляя служителя бога Мардука. Людское море волновалось вокруг, и слугам приходилось палками отгонять чернь, иначе так вообще никуда не попадешь. Была только одна причина для печали. Позавчера был невозможный, просто отвратительный скандал. Шамаш-Илуа, этот мерзавец, и по совместительству конкурент в притязании на чин великого жреца, публично обвинил его в богохульстве. Он даже посмел заявить, что у него есть свидетели этого события. А он, Ахубани, в ответ припомнил тому, как он украл золотые приношения из храма, и тоже поклялся, что приведет свидетелей. Вся эта ситуация получилась просто омерзительной. Спрашивается, ну откуда эта сволочь все узнала? Ведь там были только свои люди, и вообще, они все были пьяными до одури. Ну кто же донес? Он потом тщательно разберется и покарает виновного. Хорошо, что его любимый раб раскопал эту историю с похищением золотых даров, а то бы ему вчера пришлось бы очень туго. По городу уже поползли слухи, а потому надо быстрее все решить с назначением, пока это не стало проблемой. Он, Ахубани, при личной встрече с царем будет обещать ему полную покорность и богатейшие дары. Если надо, всю сокровищницу отдаст, дело того стоило. Надо успеть, пока эта сволочь, Шамаш-Илуа, его не опередил.
Носилки остановились, как будто упершись в какое-то препятствие. Старший жрец лениво повернул голову и не поверил своим глазам. Какие-то оборванцы приставили ножи к горлу его слуг, а к нему приближался невысокий жилистый мужичок, заросший бородой до глаз.
— Ты оскорбил
Слуг отпустили, а оборванцы растворились в шумном скопище простонародья.
Через час к дому старшего жреца Шамаш-Илуа подкатила гомонящая толпа, которая потребовала того к ответу. Сам жрец, не понимающий ничего, послал слуг с палками, чтобы разогнать обнаглевшую чернь, но сегодня почему-то это не сработало. Слуг избили и стали забрасывать дом камнями. Со всех сторон побежали стражники, которые стали оттеснять народ от дома. Десятник орал:
— Разойтись всем, оборванцы проклятые! Сейчас в копья ударим!
— Пусть этот негодяй выйдет! Благочестивого жреца по его приказу на улице зарезали! Я сам видел!
— Люди, да что же это делается! Великие боги покарают его!
Крики из разных концов раззадоривали толпу, хотя если приглядеться, то основными заводилами были семь-восемь человек, которые шныряли в гуще людей, и орали во все горло.
— Я сказал, разойтись, голытьба! — надрывался десятник.
— На царский суд его! Чтобы по закону!
— Да, пусть царь рассудит!
Вдруг один из оборванцев, прицелившись, бросил камень в десятника, потом это же делал другой, потом третий. Стражники выставили копья и пошли на толпу.
— Убили! — истошно заорал кто-то. — Брата моего убили!
Камни полетели густо, а в руках горожан появились незнамо откуда взявшиеся колья. Стражники, которых было десять человек, поняв, что погибать за жирного жреца им не хочется, отступили и побежали за подкреплением. А толпа ворвалась в дом и разорвала самого жреца и его домочадцев голыми руками. Дом был ограблен и подожжен. Подтянувшиеся с подкреплением стражники пошли правильным строем, выставив вперед копья, и толпа отступила, оставляя на улице богатого квартала трупы в драных туниках и набедренных повязках.
На следующий день
Крупнейший торговец зерном, почтенный купец Набу-цабит-кате, не знал, что ему делать. Знающие люди, приближенные к самому Господину, предупредили, что беспорядки, которые прошли вчера в районе Кадингирра, могла вспыхнуть снова. Какая-то дикая, казалось бы, история, покатилась по городу, обрастая подробностями. Один высокопоставленный жрец по пьяному делу хулил богов, второй украл приношения из храма, они поссорились, и в результате первый из них был зарезан подосланными убийцами. Просто неслыханно! Разъяренная толпа разорвала виновного на куски, а стражники перебили два десятка оборванцев, что жгли его дом. Люди с мертвыми глазами, что пришли за ежемесячной мздой, шепнули, что делишки одного из крупнейших ростовщиков города всплыли наружу, и народ кипит. В Вавилоне финансовая деятельность была почти цивилизованной. Закабалять граждан запретили давным-давно, но хитроумные и жадные до безумия проходимцы, которые и давали деньги в рост, находили все новые и новые схемы. Долги оформлялись через кучу поручителей, или накладывалась почти современная ипотека на имущество, или же то самое имущество переходило в оперативное управление ростовщика, который старался не выпустить его из своих цепких рук, растягивая выплату долга на два-три поколения. Даже понятие капитала, которое получило название от латинского слова caput — «голова», в аккадском языке тоже обозначалось тем же словом. Но был один нюанс! Ростовщичество являлось делом презираемым, и маскировалось под более благовидную деятельность. И теперь кто-то, невероятно осведомленный, выплеснул в толпу целое ведро помоев, которые эту самую толпу возбудили до крайности. В соседних Сузах ростовщиков казнили, как разбойников, и это находило самый горячий отклик в сердцах горожан, особенно ремесленников и мелких купцов. А учитывая совершенно безумное денежное обращение величайшего города, где рассчитывались рубленым серебром различной пробы, Сузы были несбыточной мечтой всего торгового люда и образцом для подражания. Особенно бесили платежи работникам, которые производились зерном, пивом и шестью по весу, и купцы мечтали о мелкой монете.
Бедные районы бурлили, и если вспыхнет бунт, то первым, кто пострадают, будут, конечно же, торговцы зерном. Так всегда было. Толпа побежит громить и грабить их склады, понимая, что все съестное немедленно взлетит в цене.
— Господин, беда, — в комнату забежал доверенный приказчик. — Ростовщиков начали резать и долговые таблицы бить.
— Скачи к западным воротам и разворачивай караваны с зерном, — решился купец. — Потом втридорога продадим.
Почтенный Набу-цабит-кате не знал, что люди с рыбьими глазами шепнули то же самое и другим купцам, что торговали съестным.