Лягушка Баскервилей
Шрифт:
– Сюда, пожалуйста. Семен Михайлович ждет. Налево, направо, осторожнее, тут порог… ой, у нас скользко, полы мыли, не запнитесь, вот, прямо…
Продолжая приседать и кланяться, секретарша ввела меня в прохладный, темноватый, набитый дубовыми шкафами кабинет и доложила:
– Семен Михайлович, привела.
Лысый мужчина, сидевший за столом, вскочил, уронил ручку и кинулся ко мне.
– Даша! Ты такая же! А я растерял кудри! Садись сюда! Дина, неси чай, кофе, пирожные, конфеты. Помнишь, Дашенька, как я рецепт Пыне выписал?
В моей голове словно раздвинулись темные шторы.
Оксанка
От сессии до сессии живут студенты весело. И медики не исключение. Как-то раз мы все, смешанная компания из будущих врачей и преподавателей иностранных языков, гуляли на квартире у некоего парня. Кто он такой, почему все оказались у него, не спрашивайте, эти сведения начисто выветрились из моей головы, помню только, что странную личность именовали Пыней.
В разгар веселья Пыня пристал к Сене:
– Ты латынь учил?
– Угу, – кивнул Калужный, к тому времени почти впавший в бессознательное состояние от горячительных напитков.
– Я тут бланк надыбал, – обрадовался Пыня, – выпиши мне морфий.
– Низзя… – икнул Сеня. – Запрещено.
– Ха, значит, не умеешь, – умело подначил студента Пыня.
– Я? – возмутился Калужный. – Еще как могу! Давай бланк.
Только большим количеством принятого на грудь можно объяснить безответственность Сени, который нетвердой рукой нацарапал на бумажке с печатью некие письмена. Обрадованный Пыня убежал, а мы с Оксанкой подхватили Калужного и потащили домой.
На следующий день Ксюша прибежала ко мне после занятий, упала на диван и, корчась от смеха, рассказала дивную историю. Оказывается, не успели мы утащить Сеню, как Пыня вернулся домой и начал рыскать по квартире с воплями:
– Где прячется этот сучоныш?
В конце концов хозяин успокоился и на вопрос одного из медиков: «А зачем тебе Сенька?» – обиженно ответил:
– Во, глянь, чего он накалякал!
Будущий врач взял рецепт и начал сползать по стене. Неровным почерком на бланке стояло: «Аптека, пожалуйста, дайте Пыне яду». Представляете реакцию провизора, узревшего оригинальную просьбу? Еще странно, что Пыне удалось убежать, по прошлым годам подобные шуточки заканчивались плохо.
– Сеня! – подпрыгнула я. – Привет!
– Ну вот, теперь ты меня вспомнила, – усмехнулся Калужный.
Некоторое время мы перебирали общих знакомых, потом я .спросила:
– Можно узнать, кого ты оперировал двадцать девятого января этого года?
– Легко, – кивнул Калужный.
Он подошел к столу, ткнул пальцем в кнопку и сказал:
– Дина, январь месяц, двадцать девятое. Кто у меня был?
– Сейчас, Семен Михайлович! – отозвался женский голос, и через минуту секретарша
– Мм, – помрачнел Калужный, – ясно.
– Королькова Валентина… – повторила я. – Знакомая фамилия. Женщина умерла?
Семен кивнул:
– Да, в принципе иного и не ждал, шансов не было почти никаких. Знаешь, у медиков есть понятие – «операция отчаяния». Это когда понимаешь, что человека не спасти. Но все равно берешься.
– Зачем мучить человека? Пусть уходит спокойно!
Сеня взял очки и водрузил их на нос.
– Всегда остается шанс. Любой хирург расскажет тебе массу случаев, когда абсолютно безнадежные люди выздоравливали, буквально уже лежа в гробу. И наоборот, вроде ерундовый случай может закончиться летальным исходом. Есть многое на свете, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам…
– Случай с Корольковой был не ерундовый?
– Нет, – помотал головой Сеня. – Совсем плохой случай был, опухоль нехорошая, но крохотный шанс имелся, хотя от Валентины отказались все. А я рискнул и проиграл. Очень гадко себя потом ощущал.
– Думала, врачи привыкают к смерти. Сеня снял очки.
– Нет, неправда. Мне не попадались на пути такие. Да, многие напускают безразличие, делают вид, что все им нипочем. Только собственное кладбище помнишь поименно, прокручиваешь в голове операцию, пытаешься найти ошибки, чтобы потом избежать их. Даже если, как с Корольковой, имелись несовместимые с жизнью обстоятельства, все равно тяжело. А уж родственники! Она мне стекла в шкафу побила, представляешь? Конечно, понимаю девушку, жизнь с ней обошлась жестоко, но все же надо себя в руках держать.
– Кто из родственников Корольковой хулиганил в твоем кабинете?
– А тебе зачем?
Я устроилась поудобней на диване и рассказала Семену о Розалии.
– Однако интересно! – воскликнул приятель студенческих лет. – С Корольковыми случилась похожая история. Юлия так плакала… А потом бросилась кабинет громить, мы с Диной еле ее успокоили.
– Давай подробно, – попросила я.
Глава 14
В январе к Калужному пришла милая молодая женщина Юля Королькова и очень попросила посмотреть свою сестру Валентину. Семен решил для начала изучить историю болезни, посетительница вытащила пухлую папку. Даже при беглом взгляде на томограмму становилось понятно – жить Валентине осталось совсем немного. Вернее, ей, по всем параметрам, полагалось уже быть покойницей. Семен постарался в деликатной форме донести эту информацию до Юли. В ответ женщина разрыдалась и рассказала историю, по мотивам которой можно снимать кино.
Отец Юли, Сергей Корольков, был обеспеченным человеком, стоматологом, вернее, протезистом. Зубы у людей болели во все времена, поэтому Корольковы жили хорошо, но богатство особо не демонстрировали. У семьи имелась симпатичная «трешка», хорошая дача, новый автомобиль, но все эти блага не выбивались, так сказать, из среднего уровня: привлекать к себе внимание Корольков не желал. То, что у папы припрятана копеечка, Юлечка понимала, но где, в каком лесу зарыта банка с сокровищами, не интересовалась.