Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
беззащитности. В последние годы он не однажды страдал из-за беззащитности других
людей, а также из-за собственной беззащитности. Это и сработало в нем неуловимо и
прочно. Не то чтобы он разумом понял, чтов ы с т у п а л в роли неуязвимо сильного
человека. Кроме того, что в нем проявили себя самопроизвольно достоинство, честь,
справедливость, он еще ощутил и неловкость ситуации, а когда декан укорил его
«кодексом дуэли», почувствовал, что прискорбно виновен в ясной
что вооружен.
Декан не был труслив, никому не давал спуска, когда уязвлялся, и если отступал, то с
уверенностью, что победа на его стороне. Щеголеватой развальцей он прошел к бояркам,
набрал горсть ягод, поворотясь, сказал с издевательской занудливостью:
– Вас, молодой человек, клеймили благородством, коль вы позволяете мне перед
расстрелом полакомиться боярышником.
Картинность была в облике Григория Михайловича: лиловая куртка, горчично-желтая
водолазка, мулатская коричнева лица и сизые пряди гривастой шевелюры.
«Любит нарываться», - подумал Вячеслав не без уважения.
– Чем вас расстреливать: бекасинником, утятницей, глухариной картечью?
– Славик, неужели не надоело вздорить? Григорий Михайлович старше тебя. Знаешь,
как его уважают в институте! Ни с того ни с сего - раздор.
– Я предпочел бы медвежью пулю.
– Жакана у меня нет.
Мальчишкой Вячеслав ездил с Леонидом на тетеревиную охоту. Леонид отыскал
поляну, где прошлой весной токовали тетерева. Поправили скрад, залегли в нем перед
рассветом. Из той охоты Вячеслав вынес впечатление, что петухи балдеют в поединках из-
за самок, а самки тупо глазеют на битвы тетеревов, на их поражения, на их внезапную
гибель.
Едва Тамара, невозмутимо присутствовавшая, по крайней мере с виду, при том, как
Вячеслав зубатился с деканом, стала увещевать его, он вспомнил созерцающих тетерок, и
его забрала такая досада, что он выругался и побежал на дорогу.
Тамара постояла, виновато глядя на Григория Михайловича, приложила ладони к
сердцу, потом перевернула их и легонько двинула, словно оставила вместо себя нежность
и еще что-то дорогое, что не выразить жестом.
Вячеслав скоро сбавил шаг. Побрел по траве-мураве проселка, нервно перхая.
Тамара догнала его, вкрадчиво примкнула к боку, зацепилась пальчиками за плечо,
стала нашептывать, что нельзя же быть вечно злопамятным и нельзя раздувать в себе
подозрительность. Возможно, она привлекательна для Григория Михайловича не только
как студентка, но и как женщина, однако культура не позволит ему волочиться за ней, а
она совершенно безразлична к нему.
Перепады настроения, которые он воспринимал как температурные, привели
Вячеслава
он о х о л о н у л , но крутого душевного спада не испытал. А теперь ему, охваченному
безразличием, мнилось, что его душевные силы скачались до нуля. Надо было бы
отстраниться от Тамары, а он позволяет ей притираться к себе, и она уже не пальчиками за
плечо уцепилась - обхватила талию, и твердая ее грудь жжет спину под лопаткой, будто
каленый металлический шар.
К тому, что он безмолвствует, она относится, как к раскаянию. Раскаяние глушит
прежние обиды, заставляет обольщаться. Мужская натура только представляется
железной, на самом деле она пластилиновая. Назир - исключение. Он случаен в ее судьбе.
Родись она в Средней Азии - ужилась бы с Назиром. Усвоила бы восточное воспитание.
По крайней мере знала бы, что ее ожидает. Правильно тетя Устя говорит: «Не знамши
броду, кинулась в воду». Жизнь-то нужно знать, но как этого мало! Нужно знать себя. А
что мы можем знать о себе?! Возникает желание, и не догадываемся, откуда оно, для чего,
к чему приведет. И не противимся ему. А если и знаем, чем оно вызвано, и даже знаем, что
оно дурное, губительное, все равно не стремимся вырваться из-под его власти. Пьяницы
знают, что губят себя вином, а продолжают пить, и ничего желанней для них нет. Пьют и
тогда, когда их подкарауливает верная смерть. Мы думаем, что мы разумны. А мы
безрассудны. Как будто для того возникаем, чтобы испортиться и все вокруг подвергнуть
порче. Разве она сделалась лучше, окончив школу? Голубая стрекоза стала зеленой
гусеницей. Безбожница во втором поколении, скатывалась к магометанству.
Клятвопреступница... А кто она, если не клятвопреступница? Пообещала дождаться из
армии - дождись. Клятвопреступница, которую возмущают страдания жениха.
Исковеркала Славке армейские годы, а хотела бы, чтобы он по-прежнему воспринимал ее
как стрекозу, которой не коснулась и пылинка. Нелепо думать, что Славик молчит по
причине раскаяния. Каяться должна она. И не про себя, а перед ним.
Мягкость проселка приманивала Тамару. Крикнуть бы на всю степь. Упасть на траву-
мураву. Кататься до изнеможения. Славик, конечно, придет в смятение. Но когда она
затихнет и отрешенно уставится в небо, он опустится к ней.
Но она помнила, что Григорий Михайлович остался возле боярышника и наверняка
наблюдает за ними, однако ей чудилось, что вот-вот она не совладает с собой, отключится
на нет, как бы ни было после совестно и позорно.