Люби меня нежно
Шрифт:
— Что ты решишь, Вадим? — склонилась к нему Юля.
— Кажется, у меня нет выбора, — пожал он плечами.
— Думаешь, он действительно твой отец?
— Не знаю. Но я знаю, у кого спросить.
Какое-то болезненное состояние овладело Вадимом.
Значит, у него есть отец. И мать наверняка знала о нем, но молчала. Упорно молчала, несмотря на его расспросы.
В какой-то степени Вадим чувствовал себя обманутым. И оскорбленным. Все решалось и решается за его спиной, втихомолку, втайне, как будто он маленький мальчик. Да, конечно,
Вадим пришел домой, достал из кармана купленные в киоске сигареты и, подсоединив купленный по дороге новый телефон к розетке, устроился с ним на кухне.
Последний год он не курил, не ощущая тяги к табаку, но сегодня… Сегодня желание закурить пересилило все.
Едко-пахучий дым вызвал легкий приступ кашля, который Вадим подавил, после чего начал набирать номер телефона больницы. После довольно продолжительных переговоров с медперсоналом ему удалось услышать мать.
— Вадим, сынок, — взволнованно произнесла она, — с тобой все в порядке? Боже мой, я целый вечер места себе не находила! Как ты?
— Я в порядке. А ты?
— Все хорошо. Я еще полежу пару деньков, а потом выпишут. Ты поел что-нибудь? Я там в холодильнике оставляла мясо, только разогреть…
— Мама, мне не пять лет! Понимаешь? Я поем, когда захочу! Не надо делать из меня подростка-переростка! Как долго ты собиралась от меня это скрывать?
— Что — это, Вадик?
— То, что у меня есть отец! У меня ведь он есть, верно?
В трубке установилось напряженное молчание.
— Что ты молчишь? Почему ты всегда молчишь? Что за идиотская привычка все скрывать от меня?
— У тебя нет отца… — сказала Светлана Владимировна сдавленно.
— Как? Неужели? А что это за тип по имени Александр Михайлович Краев? Отчество у меня, если не ошибаюсь, Александрович? Ты ведь утром с ним говорила, да? Тот толстяк, я прав? Он что, тоже не знает, что я его сын? Ты, как Бог, решила выкроить своими ножницами мою судьбу?
— Ты не понимаешь, о чем говоришь, Вадим.
— Я понимаю только то, что этот человек сделал так, что я ему должен 30 тысяч.
— Ты ничего ему не должен!
— Почему ты так в этом уверена? Что он тебе сказал? И что он вообще от меня хочет?
— В будущем ты все поймешь…
— Я слышу это уже двадцать лет, мама! Будущее наступило еще вчера! Так кто он? Он был твоим мужем? Я его сын или кого-нибудь еще? Скажем, твоего старого дружка? Что еще ты от меня скрываешь?
— Вадим, сынок, не говори со мной так! — жалобно попросила Светлана Владимировна.
— А как с тобой говорить, если из тебя и слова вытянуть невозможно?! Что мне думать и что мне делать, когда я узнаю от других людей, что этот тип может быть моим отцом? Ты все еще принимаешь меня за ребенка, думая, что я ни в чем сам не разберусь, не пойму, не сложу два плюс два?
— Сынок, давай поговорим, когда я вернусь. Возможно, я смогу тебе все объяснить…
— К тому времени громилы моего папаши сделают из
— Вадим, я тебе все объясню!
— Сомневаюсь, что у тебя это получится. Но кое-что я хочу знать прямо сейчас. Он мой отец?
— Я… — начала Светлана Владимировна и осеклась, видимо, плача.
— Просто ответь мне, мама! Просто ответь! Ничего не нужно объяснять, выдумывать предлоги, отговорки. Ты меня слышишь?
— Да, сынок.
— Неужели так сложно ответить на такой простой вопрос — кто этот человек?
— Я не могу… не могу разговаривать с тобой в таком тоне.
После этого Вадим услышал в трубке гудки. Это так его поразило, что он некоторое время удивленно смотрел на телефонную трубку.
В один миг им овладело злобно-уничижительное чувство, которое он испытывал, будучи совсем маленьким, когда мать не могла купить ему ту игрушку, которую он хотел. Как ни просил, как он ни рыдал, она с тихой покорностью твердила: «У мамочки нет денег, сынок». Но он знал, чувствовал, что у нее были деньги, как теперь знал, что у нее был ответ на вопрос.
Побродив по квартире некоторое время, он рассовал по карманам зажигалку, сигареты и ключи от квартиры…
Был еще один человек, который мог все расставить по своим местам.
Не успел он открыть дверь, как собой все заслонило что-то большое и тяжелое. Оно ткнуло его прямо в голову. Боль отозвалась эхом в голове и умерла вместе с сознанием.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Ксюха, подожди… Погоди! — окликнул ее Олег, когда она подошла к входной двери.
— Ну, чего тебе? — обернулась она, ленивая, усталая и соблазнительная.
Олег вышел из спальни в чем мать родила и подошел к ней.
— Мне кажется, я… опять хочу тебя.
Она взглянула вниз и вздохнула:
— Похоже на то, мой цыпленочек, только мне пора.
— Останься, — проговорил он, улыбаясь и прижимаясь к ней.
— У тебя что, крыша поехала? — хихикнула она. — Я и так уж неживая почти. Пойду к своему борову, и что мне сказать? «Ах, у меня сегодня голова болит». Так он мне эту голову открутит.
— Я его убью.
— Мне что, полегчает от этого? — усмехнулась она, легонько кусая его ухо.
— Останься… — вновь повторил он, все откровеннее лаская ее.
Ксюха, у которой за два последних года не было никого, кроме борова, не видевшего из-за живота своего собственного достоинства, млела от ласк Олега, изнывала и томилась мыслью, что придется вернуться в гостиницу из этого уютного пятикомнатного гнездышка (которое, судя по всему, принадлежало его родителям).
— Ты ж меня не знаешь совсем, дурачок… — шептала она. — Я же себе не принадлежу. Моего на мне ничего нет. Все урода этого старого… Господи, и откуда ты такой взялся на мою голову?! Олеженька, мы же с тобой оба в беду попадем, если ОН узнает… Боров проклятый сразу предупредил, чтобы я ни с кем… Мамочка моя родная, какой же ты весь… хорошенький мой… Узнает, мне ж не жить тогда. Пока сам не отпустит… Нет-нет! Утро уже! Я пойду, Олеженька. Не держи меня… Все равно уйду.