Люби себя, как я тебя (сборник)
Шрифт:
Он налил ей вина и сказал: вот в народе говорят — «в сорок пять баба ягодка опять», а что говорят про мужика?
Тамара спросила: «Это вам сорок пять?»
Он сказал: «Да, вот прямо сейчас».
Она сказала: «Я вас поздравляю».
«Спасибо», — сказал он, и они выпили. «А дальше?» — сказал он.
«А дальше, — сказала Тамара, — не знаю, что говорит народ, а я считаю, что у настоящего мужчины нет возраста, настоящий мужчина и в девяносто — ягодка.
«А я похож на настоящего мужчину?»
«О
Ему понравились слова Тамары, понравилась сама Тамара, а Тамаре понравился он. Почему он сидел в свой день рождения в одиночестве, он объяснил ей позже и сказал: никогда не вспоминай эту дату, я ненавижу дни рождения.
«И Новый год он ненавидит», — добавила Тамара.
«Я знаю», — сказала я.
Но я не могла — и не хотела — проигнорировать день, который мог бы стать праздником. А сознание того, что к нему нужно подойти с невероятной осторожностью — со мной не нужно считать до трех, — заставило пошевелить мозгами и напрячь душевные силы.
Я остановилась на тактике волнолома: чтобы лишить девятый вал разрушительной силы, нужно его упредить.
Дня за два, вечером, я напустила на себя вид печальной озабоченности.
Сначала Кирилл ничего не замечал. Но, поскольку мое состояние было из ряда вон, он спросил в конце концов:
— По-моему, что-то случилось, а?
— Да нет, все в порядке, — кисло сказала я.
— Я не конченый балбес, — сказал он и взял меня за подбородок. — То есть балбес, конечно, но не конченый.
Мне хотелось расхохотаться и повиснуть у него на шее. Но передо мной стояла серьезная задача — слишком серьезная, — и я не должна была провалить ее решение.
Озабоченность моего возлюбленного возрастала. Я едва держалась. Чтобы не выдать себя, я уткнулась лицом ему в плечо.
— Лиза, что случилось?
— Ничего, — буркнула я.
— Я вижу, — сказал он и попытался оторвать меня от своего джемпера. — Ты нездорова?
— Нет… То есть да… То есть здорова. Здорова я, здорова, не бойся. — Я хотела добавить нечто еще более утешительное, но побоялась перегнуть палку.
— Тогда в чем дело?
— В тебе.
— Говори.
— Не скажу.
— Говори.
— Не скажу.
— Мы долго так будем препираться?
— Возможно, всю оставшуюся жизнь. — У меня уже тряслись плечи.
— Нам больше нечем заняться? — Кирилл все еще не сообразил, что происходит.
Я промолчала и шмыгнула носом.
— Лиза, я жду.
— Ты рассердишься.
— Не рассержусь.
— Я не верю… знаю я, как ты умеешь…
— Я не рассержусь.
— Пообещай.
— Обещаю. Я уже обещал. И еще раз обещаю.
— Поклянись.
— Клянусь.
— Честно-честно?
— Чтоб я сдох!
— Я
— И всего-то? — Кажется, он был разочарован, он ждал от меня большего чувства юмора. — Прямо сейчас?
— Можно завтра.
— Хорошо. — Он готов был оставить меня в покое.
Но я удержала его и снова спрятала лицо.
— Что-то еще?
— Мне не нужно платье, — сказала я. — Это я так ляпнула, потому что правду боюсь сказать.
— Говори.
— Боюсь.
— Не бойся, я воплощенная нежность. — Он гладил меня по спине.
И я поняла, что уже можно. Но сначала я поцеловала его в губы — так, как он это любил. Потом, глядя прямо ему в глаза, сказала:
— Я хочу, чтобы у тебя был день рождения.
Он дернулся и сделал попытку освободиться от меня, но я не выпускала его и ловила глазами его взгляд.
— Ты обещал, — напомнила я.
— Я обещал всего лишь не сердиться.
— Вот и не сердись.
— Я не сержусь.
— Я не слышу.
— Я не сержусь.
— Не верю, повторите с чувством.
Но мы уже смеялись оба. Он кружил меня, крепко прижав к себе, и мне показалось, что он сдерживает то ли ликование, то ли рыдания.
Я подарила Кириллу предмет его слабости — галстук. Он стоил мне пол моей зарплаты.
Сама не ожидала, как метко попаду в десятку: цвет перекликался с седой щетиной и темно-серым блеском глаз, а рисунок был словно графическое выражение сущности моего любимого мужчины: монолитный сплав, конгломерат изящных хрупких деталей.
Кирилл настоял на новом платье для меня и повел в ресторан.
Я была счастлива, глядя в его сияющие глаза и на просветленное, казалось, помолодевшее на двадцать лет лицо.
Ночью он впервые сказал мне: я люблю тебя.
— Ты не боишься, — сказала я, — делать такое заявление?
— Если я чего и боюсь, так только того, что однажды ты уйдешь.
— Я не собираюсь этого делать, — сказала я.
— Ты не сможешь долго со мной. Я тяжелый человек. Я плохой и не стану лучше. И моложе не стану.
— Мне не нужно, чтобы ты становился другим или моложе. Мне ничего не нужно от тебя, я просто тебя люблю. Люблю, как в тот миг, когда впервые увидела тебя.
— Повтори, — сказал он.
Я повторила.
— Еще, — сказал он.
Я говорила ему о своей любви, о том, как я тоскую по нему, стоит мне вспомнить о нем на работе, а не вспоминать я не могу… и я жду вечера, жду, когда увижу его или на пороге своей конторы — я так люблю, когда ты встречаешь меня в конце рабочего дня! — или в нашей прихожей — мне так нравится, что ты всегда выходишь мне навстречу!