Любимица гроз
Шрифт:
Без Заболоцкого лежать в остывающей воде как-то резко расхотелось, она и не стала, почти сразу открыв слив и поднявшись на ноги, включила душ. Слабость в теле никак не отступала, как и ноющие синяки. Но она все равно нашла в себе силы даже бальзам нанести на волосы и простоять дополнительные несколько минут из-за него.
Когда она выбралась из ванной комнаты, одетая в принесенные Игорем вещи, в проёме коридора замаячил Павел:
— Пошли есть.
Несмотря на полное отсутствие аппетита, упрямиться Чернова не стала и честно высидела весь ужин, демонстративно бодро перебирая еду в тарелке. И пусть она почти ничего
Куда с большим энтузиазмом она позволила довести себя до кровати в её спальне. Что-что, а полежать или поспать лишний час она была очень даже за, а учитывая поздний час и подозрений её чрезмерная сонливость не вызывала.
Еще несколько часов назад Веста тихо попросила Игоря не уезжать, а тот, к слову, и не собирался, но с удовольствием принял предложение остаться. Диван в гостиной занимал Павел и ничего странного не было в том, что они ложатся в одну постель, пусть и без намека на их любовные отношения.
Когда Заболоцкий вернулся из ванной комнаты, Чернова уже лежала на одной из сторон широкой мягкой кровати, укрытая по пояс одеялом. Подушка быстро переняла влагу с медленно сохнущих длинных волос, и Веста из-за этого немного мерзла, но натягивать одеяло под самый подбородок не спешила. Ей нравилось в полумраке комнаты наблюдать за крепкой полуобнаженной фигурой мужчины, что прикрыл дверь в спальню бесшумно и, оставив телефон на комоде, направился прямиком к ней. Точнее к постели. Но и к ней тоже, да.
Глава 12
Неделя. Веста выпала из жизни на целую неделю, и не сказать, что по своему желанию. Хотя… Это будет враньём.
Чернова была бы счастлива запереться в квартире на подольше и больше никогда не выходить на улицу, кишащую людьми. Мысль о том, что совсем скоро она снова окажется в толпе, в кругу чужих и незнакомых людей приводила её практически в состояние тихого ужаса. Тихого, потому что сказать об этом хоть кому — нибудь было выше её сил.
Карпов позвонил за это время всего два раза — в первый он уточнил, что чернова покинула больницу в сопровождении, а второй чтобы сообщить о том, что Страдаров — старший задержан до выяснения обстоятельств. Дата суда уже была назначена, и Веста боялась даже думать о том, каково это — стоять в зале суда и пересказывать то, что она рассказала в больнице следователю. Она не знала, позволят ли ей с отсылкой на болезненное самочувствие, постоять с кем — нибудь под ручку, почему — то казалось, что у неё обязательно закружится голова и все закончится её нелепым падением. Обязательно с ударом головой обо что — то. Вот такие параноидальные мысли копошились в голове уже три дня, собственно, с момента последнего звонка от Карпова.
Впервые за долгое время Чернова осталась в своих четырех стенах в одиночестве. Павел разгребал завал на работе, Игорь решал вопросы с руководством. Заболоцкий уверял, что всё в порядке, но Чернова знала, что тот должен был явиться лично в столичный головной офис с докладом о проделанной работе — подслушала случайно. Мужчина отказывался по каким — то причинам покидать сейчас их город. Наивное глупое сердечко нашёптывало о причинах, но Веста его не слушала. Принципиально. Или из вредности.
Казалось, что всё налаживается… Что теперь всё будет хорошо, но… Привычное чувство холода обволокло позвоночник будто изнутри, приподняв невидимые волоски
Её прошлое. Счастливое детство и память о дедушке. Её домик в деревне. Дом сияет в последних лучах закатного солнца обновлёнными ставнями.
Чернову подкидывает на стуле, хотя она как в трансе не чувствует того, что сидит, того, что цепляется холодными пальцами в край стола. Она не хочет думать, что этот человек делает рядом с её домом. Она не хочет думать о том, что собрался делать этот человек с её домом. Внутренний голос тревожно шепчет, что вряд ли тот проделал такой путь ради того, чтобы… полюбоваться унылыми пережитками прошлого.
Подрывается на ноги так резко, даже не чувствует боль, когда бьётся об угол стола. Бросается в прихожую, до побелевших пальцев зажимая в руке прихваченный со стола телефон. Напрочь забывает о верхней одежде, сует ноги в обувь и едва вспоминает о том, что нужно запереть квартиру, схватив с ключницы не только от машины ключ, но и от входной двери.
Сбегает по лестницы вниз, перепрыгивая по две ступени и не чувствует напряжения в ногах. Только в голове. И горле, комом стоит.
Машину дергает резко вперед, но Чернова выруливает так же быстро, с долей везения выпутавшись из тетриса несовершенной городской парковки, и выезжает со двора. Брошенный на сидение телефон оживает, когда машина вылетает на оживленные улицы города.
Отвечает почти не глядя, из динамика доносится растерянный голос Павла:
— Веста, ты где? — с тревогой в голосе интересуется мужчина.
— Паша, они… — было хочет выдать всё разом и давится, словами или воздухом, — Они там.
— Кто? — теряется собеседник, — Где? Где ты?
На фоне раздается шум и в трубке появляется другой голос, не менее знакомый:
— Куда ты едешь? — строго спрашивает Игорь, требуя четкого ответа.
— В дом.
Заболоцкий задает еще парочку конкретных вопросов и на фоне шум, Весте кажется, что захлопнулась её подъездная дверь, а после и дверь машины. Заболоцкий просит поставить на громкую и не отключаться.
Веста так и делает, опустив телефон на переднее пассажирское сидение. И так они добираются до деревушки в сорока километрах от города. Как бы ни гнала машину Чернова, Заболоцкий явно ехал на запредельной. Потому что они подъезжают к дому с интервалом в минут пять.
Целых пять минут, за которые Веста успевает пережить ещё одну остановку сердца. И на этот раз выходит в разы больнее.
Её дом. Её цитадель. Её крепость объята пламенем. В вечерних сумерках очень ярко, ослепляюще почти и, наверное, до дрожи красиво, как и страшно.
Не замечает редких деревенских жителей, бегающих с вёдрами. Только выбитые от жара окна и выглядывающие из них языки пламени. В голове будто тоже дым, просочился как — то и рассудок затуманил.
Не заметила сама, как бросилась к пылающей двери, и как обхватили сзади худощавые, но крепкие руки.
— Нельзя, Вестушка! — пытался образумить голос дяди Вани, но всё бестолку. Чернова рвалась к дому. Казалось, что не развалюха старая пытает, а сердце в груди. Очень важная её часть.
Из деревенских кто — то осуждающе обронил, что пожарных уже с минут сорок нету. Действительно. Зачем торопиться спасать то, что давно забыто и пылью, как снегом, а теперь и пеплом припорошено.