Любимое уравнение профессора
Шрифт:
— Честное слово?
— Ну конечно! Не беспокойтесь. Я буду ждать вас сколько понадобится. Хоть до бесконечности…
Я знала, что убедить его невозможно, но все равно повторяла это снова и снова. До последнего мига перед тем, как исчезнуть в кабинете врача, он оборачивался, проверяя, не растворилась ли я в пространстве.
Лечение длилось куда дольше, чем я думала. Большинство пациентов, зашедших в кабинет после Профессора, уже расплатились за услуги и разошлись, а он все не появлялся. Зубы он чистил редко и плохо, и я боялась, что из-за его строптивости бедному дантисту придется здорово
Когда же наконец он выполз из кабинета, он выглядел еще ужасней, чем прежде. На исстрадавшемся лице блестели крупные капли пота. Беспрестанно шмыгая носом, он кусал и щипал себе губы, онемевшие от анестезии.
— Ну как вы?! Очень устали? Ну, пойдемте…
Я вскочила и подбежала к нему с поднятыми руками, но он даже не посмотрел на меня. Просто отмахнулся и прошел мимо. Притормозив у порога, скинул тапочки, нацепил свои туфли и вышел из клиники вон.
Кое-как расплатившись, я бросилась по улице за ним. Догнала его лишь четыре квартала спустя. Дорогу домой он помнил, но по переходам шагал напролом, игнорируя светофоры, и мне оставалось поражаться тому, как быстро этот старик способен передвигаться, да еще в такой скособоченной позе.
— Погодите… Да постойте же! — кричала я Профессору вдогонку, но только распугивала прохожих. Летнее солнце еще палило нещадно, и перед глазами у меня все плыло.
Постепенно я начала злиться. Разве я виновата в том что лечить зубы — больно? На меня-то за что срываться? Не пойди мы к врачу сейчас, все стало бы еще ужаснее… Подумаешь, дантист! Даже Коренёк терпел и не хныкал… Эх! Зря я не взяла с нами Коренька. Уж при нем-то Профессор хотя бы старался вести себя как взрослый. А ведь я дождалась его, как обещала!
Вот и пускай идет себе один, решила я. И даже замедлила шаг. Профессор же несся вперед, переход за переходом — без остановки, игнорируя вой автомобильных клаксонов и уворачиваясь от столбов. Нацеленный лишь на то, чтобы скорее вернуться домой. Седые волосы, что я причесала ему перед выходом из дома, развевались теперь на ветру, костюм измялся и перекосился. А он все шагал, и его ссутуленная фигурка становилась все меньше, исчезая в вечерней тени. Иногда я на пару секунд теряла его из виду, но тут же отслеживала дальше по запискам на его костюме. Отражая солнечные лучи, они указывали мне, где он, лучше всякого навигатора.
И тут мои пальцы стиснули ручку зонта. Взгляд метнулся к часам на руке. Из смутных обрывков памяти я пыталась восстановить, сколько же времени провел Профессор в кабинете врача. И все подсчитывала — десять, двадцать, тридцать — интервалы на циферблате…
А потом опомнилась и побежала за его ускользающей спиной со всех ног. Не боясь даже остаться без сандалий, лишь бы не упустить эти солнечные записки на его пиджаке, пока те не исчезли в городских тенях за углом.
Пока Профессор принимал ванну, я наводила порядок в его кабинете. И вскоре собрала в огромную кучу все выпуски Journal of Mathematics, какие только нашла. Ничего кроме конкурсных задач в этих журналах его не интересовало, и он то и дело разбрасывал их раскрытыми на одной
Перебрав все обложки, я отложила лишь те, на которых стояла фамилия Профессора. Имена главных призеров печатались в красивой рамочке и сразу бросались в глаза. Фамилия Профессора смотрелась там грандиозно. Иероглифы его имени я впервые видела напечатанными, а не написанными от руки, и хотя для меня они уже утратили привычную душевность, жирный шрифт словно подчеркивал неоспоримость его победы даже для таких, как я.
В кабинете было жарче всего. Убирая в картонный ящик те номера, на которых не значилось имени Профессора, я вспомнила про визит к зубному. И пересчитала проклятое время снова.
Когда ты с Профессором, повторяла я себе, забывать о его восьмидесяти минутах нельзя. Но сколько бы я ни пересчитывала, без меня, в кабинете врача, он не пробыл у врача дольше, чем закончился его цикл.
Ну и что с того? Даже такой гений, как Профессор, — это прежде всего живой человек. С чего бы этот его счетчик всегда срабатывал одинаково? Погода, обстоятельства, люди вокруг — все меняется день ото дня. А уж самочувствие и подавно. Профессор и так настрадался от боли, а тут еще незнакомые люди ковырялись у него во рту. Скорее всего, это и сбило все тонкие настройки его мозга.
Стопка журналов с профессорскими завоеваниями достигала моего бедра. В этих безликих, никому не заметных журналах они казались бриллиантами, сияющими в лучах солнца среди груды песка. Аккуратно, один за другим, я выстраивала их по датам выхода в свет. Конкретные доказательства того, что его математический гений вовсе не был утрачен в той проклятой аварии.
— Чем это ты занялась?
Закончив свои дела в ванной, он появился в дверном проеме за моей спиной, массируя пальцами лицо. Губы еще не отошли от наркоза, но опухоль заметно спала. В любом случае, острая боль наконец отпустила беднягу, и настроен он был жизнерадостно.
Я украдкой скользнула взглядом по часам на стене. В ванной Профессор пробыл не дольше получаса.
— Сортирую ваши журналы, — ответила я.
— Правда? Вот спасибо! Сколько уже накопилось-то… Прости, что тяжелые; но, может, ты просто их выкинешь?
— Да вы что? Как можно такое выкидывать?!
— А почему нет?
— Да потому, что там — вся работа вашей жизни! — воскликнула я. — Всю эту прекрасную гору вы построили в одиночку!
Он посмотрел на меня словно со стороны, но ничего не ответил. Капли с его волос растекались темными пятнами на записках.
Верещавшие все утро цикады наконец-то умолкли, и садик за окном наполнился светом пока еще летнего солнца. Но, конечно, если приглядеться, далеко-далеко, за горами на горизонте, можно различить тоненькую полоску — тучи грядущей осени. Именно там, над ними, в небе и загорается первая звезда.
Коренёк стал опять ходить в школу, а еще через пару дней пришло извещение от Journal of Mathematics. О том, что доказательство Профессора, над которым он прокорпел все лето, заработало главный приз.