Любимое уравнение профессора
Шрифт:
— Ну, если просто сидеть и слушать, они не победят… — насупился Коренёк.
— О, несомненно! Поэтому мы болели изо всех сил. Я все время разговаривал с приемником. И в каждом иннинге умолял его, чтоб Энацу закончил страйкаутом! — убеждал его Профессор снова и снова.
Так мы вернулись к нашим вечерам с бейсбольными трансляциями.
Приемник стоял на посудном шкафу. С тех пор, как его починили в обмен на решение школьной задачки, работал исправно. А за то, что динамик иногда шелестел, мы винили только антенну на крыше флигеля.
До
Только когда все вдруг замолкали, можно было разобрать, как играет музыка. Песни звучали самые разные, но все до одной — из таких старых времен, что даже я, как ни странно, названий не помню. Профессор, как и всегда, читал книгу в кресле-качалке. А Коренёк за столом, как водится, царапал что-то в тетрадке. Изначально тетрадь называлась «Кубические формы с целыми коэффициентами, № 11» — так было написано на обложке рукой Профессора, но перечеркнуто Кореньком; вместо этого там значилось «Хроники Тигров». Для сбора данных о любимой команде Профессор отдал ему свои старые тетради. Первые три страницы в каждой из них были исчирканы непонятными формулами, а дальше бежала статистическая белиберда вроде пропущенных ранов Накады или показателя отбитых подач Синдзё.
Я замешивала тесто. Мы решили испечь свежий хлеб, чтобы съесть его за ужином, еще горячий, с сыром, ветчиной или овощами, кому чего захочется. Солнце клонилось к закату, но жара еще не спала. Даже в распахнутое окно ветер заносил горячий воздух, словно кусты и деревья выдыхали весь накопленный за день зной. Цветы ипомеи в горшке, которые Коренёк притащил из школы, уже закрыли на ночь бутоны, но цикады, облепившие ствол самой высокой в саду павловнии, еще отдыхали перед вечерним концертом.
Тесто для хлеба было таким мягким и теплым, что я не могла от него оторваться. На кухонном полу белела рассыпанная мука. Мои брови, когда я вытирала пот со лба испачканным рукавом, тоже стали белыми.
— Профессор… — позвал Коренёк, стискивая карандаш и буравя взглядом страницу. Жары он не выносил и весь день ходил в майке и спортивных трусах. Полчаса назад он прибежал из бассейна, и волосы были еще влажными.
— Да?
Профессор поднял глаза от книги. Очки его балансировали на кончике носа.
— Что такое total bases?
— Количество баз, «украденных» питчером за один хит. Одна база — очко, две базы — двойка, три — тройка, ну и…
— Четыре — хоум-ран! — крикнул Коренёк.
— В яблочко! — просиял Профессор.
— Не отвлекай Профессора от работы, — сказала я, нарезая тесто на куски, чтобы скатать в небольшие шарики.
— Ладно, ладно… — пробурчал Коренёк.
Небо было совершенно чистым. Лучи солнца, подрагивая в зеленой листве, слепили глаза. Коренёк, загибая пальцы, подсчитывал «украденные» кем-то базы. Я разожгла духовку. Радио взорвалось какими-то хрипами, но тут же замолкло.
— А как… — снова проговорил Коренёк.
— Что — как? — уточнила я.
— Да я не тебе! — отмахнулся он. — Профессор,
— Умножаешь число игр на три целых одну десятую, а затем отбрасываешь все, что после запятой.
— А половинки куда? В сторону увеличения?
— Э, погоди… Дай-ка взглянуть!
Захлопнув книгу, Профессор поднялся и шагнул к Кореньку. Записки на нем зашуршали, будто перешептываясь меж собой. Одну руку Профессор положил на стол, другую — опустил на плечо Кореньку. Их тени на полу слились воедино. Коренёк болтал ногами под стулом. Я сунула хлеб в духовку.
И вот наконец из динамика послышалась музыка: начало бейсбольного матча. Коренёк протянул руку и сделал погромче.
— Сегодня обязательно победят! Вот увидите! — повторял он, как мантру, уже который вечер.
— Надеюсь, стартовый питчер — Энацу? — воскликнул Профессор, стягивая с носа очки.
Наш обеденный стол был похож горку питчера в центре поля. Темный от влаги круг земли, на который еще не ступала нога человека. Аккуратно заровненный, готовый к началу игры.
— Стартовый питчер от «Тигров» сегодня…
Голос комментатора утонул в реве трибун и треске радиопомех. Мы представили, как стартовый питчер выходит на горку, оставляя первые следы на этой земле, и дразнящий аромат выпекаемого хлеба разлился по столовой.
9
Летние каникулы Коренька подходили к концу, когда страшный флюс разворотил Профессору щеку. Случилось это, когда «Тигры» уже завершили свое шествие по стране с десятью победами против шести поражений, недобрав всего две с половиной игры до турнирного кубка и уступив-таки первенство «Ласточкам Хиросимы».
Похоже, Профессор терпел уже очень долго, молча страдая от боли. Беспокойся он о себе хоть чуточку больше, чем о Кореньке, ничего подобного бы не случилось. Но когда я все-таки это заметила, правая сторона его лица распухла так, что он еле открывал рот.
Вытащить его к зубному оказалось проще, чем в парикмахерскую или на бейсбольный матч. Дикая боль не оставляла никакой энергии для капризов, да и говорил он уже с трудом, так что повиновался моим указаниям как миленький. Переодел сорочку, собрался, обулся и покорно поплелся со мною до самой стоматологии. Будто обнимая собственную боль, он еще больше скукоживался при ходьбе, пока я несла над ним зонтик от палящего солнца.
— Ты должна меня подождать, не забудь! — выговорил он, едва ворочая языком, как только мы сели на стулья в комнате ожидания. И то ли не уверенный в том, что я поняла его, то ли просто не доверяя мне, повторял это на все лады каждую минуту, пока мы ждали.
— Только не отходи никуда, даже на пару минут, пока я буду внутри! Просто сиди на этом стуле и не вставай. Ты понимаешь меня?
— Да, конечно! Одного я вас не оставлю.
Я погладила его по спине, надеясь хоть немного облегчить боль. Другие пациенты вокруг нас уставились в пол и упорно не обращали на нас внимания. В такие минуты я отчаянно стараюсь не терять опоры в этом расплывающемся мире. И говорю себе: я должна быть невозмутима, как теорема Пифагора или формула Эйлера.