Любимые враги
Шрифт:
Те наскоро опросили Оленова, одели, обули и накормили его, а потом отправили сержанта в конференц-зал - на телемост с живущими на планетах метрополии журналистами самых популярных СМИ Русского сектора.
Сначала акулам пера показали снятый на Кобо во время боев фильм, сопровождаемый звучавшим за кадром текстом диктора - весьма эмоциональным, но политически весьма тщательно выверенным. И только потом журналистам разрешили задавать сержанту вопросы.
Положение обязывало. И Семен - сам поразившись внезапно пробудившемуся ораторскому дару - выдал десятиминутную пафосную
– Я знал, что меня спасут! Ура военному флоту!
– Как ты уцелел?
– спросил у Оленова один из корреспондентов.
– Известно, что ты и на Орсине тоже выжил - один из всех. У тебя что, есть какая-то система выживания в катастрофах?
– Мне просто повезло, братцы, - заявил Семен.
– Я побежал за оружием к Утюгу... так у нас склады звались. И вот, бегу, и вдруг вырубился, а очнулся здесь. Наверное, приложило взрывов, и меня сунули в капсулу. Сражался бы дальше, наверняка бы погиб.
– А что конкретно произошло с базой?
– спросила Семена блондинка-репортер.
– Какое оружие применялось?
– Не помню, хоть режьте!
– всплеснул руками Оленов.
– Помню, как все завертелось из-за Шролла. Еще помню, как все кинулись его бить. Я побежал, чтобы тоже... И - бац!
– вот я тут и больше ничего вспомнить не получается. Уверен, врачи мне помогут.
Следующие полтора часа журналисты провели в бесплодных попытках выведать у Семена сведения о последних мгновениях жизни "Апельсиновки".
Он с радостью рассказал бы об этом дотошным репортерам, однако память сержанта упрямо отказывалась выдавать ему сведения о том, что случилось после того, как он выбежал из штаба "Апельсиновки", побежал по раздолбанной гусеницами бронетехники дороге, поскользнулся и упал, ударившись обо что-то головой и потеряв сознание от такого удара.
– Как ты выжил, Семен?
– задала вопрос дама из телеканала "Как стать сверхгероем".
– Я слышала, что ты самым загадочным способом и на Орсине уцелел. Один из всех тех, кто работал на базе. У тебя есть какая-то система выживания в катастрофах?
– Системы у меня нет, - ответил сержант.
– Просто повезло. А главное, я верил, что меня спасут. Ведь русские своих не бросают.
С самого начала телемоста Оленова не оставляло чувство какой-то неестественности происходящего. Но только сейчас он понял, что причиной появления такого чувства послужила театральность поведения самого сержанта.
Он бы не смог понять этого, если бы в свое время не поучаствовал в репетициях постановки "Фауст". Тогда Семен впервые ощутил, как вживается в роль и начинает мыслить, говорить и действовать как персонаж пьесы, но при этом не теряет и собственную личность; она просто задвигается на задний план и оттуда наблюдает за тем, чем другая - выдуманная драматургом - личность занимается на сцене.
Главным отличием театрального поведения от естественного являлось, по мнению Семена, заточенность каждого действия не решения своих проблем,
И сейчас Оленов очень четко ощущал, что играет на публику, пытаясь убедить ее в том, что... Вот только в чем именно он ее хочет убедить, самому сержанту пока было невдомек. Та личность, что контролировала его поведение, не шла на контакт с сознанием сержанта.
Впрочем, под конец телемоста грань между этими личностями истончилась и устами Семена заговорила та из них, которая до этого скрывалась в глубинах его подсознания.
– Почему именно обычный сержант, а не Академия наук узнал про опасность, скрытую в Саркофаге, нет?
– спросил Оленева шустрый вихрастый корреспондент научно-популярного канала "Загадки и тайны Мироздания".
Семен хотел было ответить что-нибудь вроде "На моем месте мог оказаться любой" или "Даже обычный сержант порой может разглядеть то, что и сотня академиков не увидят". Однако неожиданно для себя Оленов произнес:
– У одного древнего народа Земли был ритуал "Азазель". Жрец селения обвинял в грехах его жителей козла. И того с шумом гнали в пропасть, приносили в жертву или просто изгоняли, списав на животное свое слабоволие, глупость и подлость. Потом сего козла назвали Сатаной и стали списывать на его проделки самые гнусные злодеяния человечества.
Семен задумался. Но никто не решился прервать его размышления. Ушлые репортеры чувствовали ценность такого откровения. И хоть и не понимали его смысла, все равно боялись спугнуть нежданно-негаданно разоткровенничавшегося сержанта.
А тот продолжил монолог:
– Мне самому когда-то пришлось побывать в шкуре такого козла отпущения. Мой родной город, в котором процветали казнокрадство, бандитизм и тотальное воровство вдруг сплотился против меня - обычного, ничуть не модифицированного школьника. А я всего лишь отомстил тварям, сожравшим моих друзей. Их не защитил никто, а на защиту тварей встал весь город. И мне пришлось бежать с родной планеты. Не исключаю, что память об этом помогла мне взглянуть на детище извращенного ума кобонков под совершенно иным, нежели специалисты, углом зрения. И у меня даже возникла мысль о том, что и человечеству пора бы завести своего Шролла, способного всерьез угрожать его существованию.
– Зачем!?
– одновременно спросили сразу три журналиста.
– Дабы спасти человечество от самого себя, - объяснил Семен.
– Оно настолько близко подошло к бездне, что, как знать, не пора ли создавать людям собственного Шролла, чтобы объединиться перед угрозой уничтожения и проветрить протухшие мозги.
Семен печально вздохнул и замолчал, задумавшись.
А в конференц-зале повисла тишина. Экраны показывали озадаченные лица репортеров, пытающихся переварить сказанное сержантом и усвоить смысл его слов. После плоских, пафосных речей о героизме сотрудников погибшей станции и бойцов военфлота, а также щедрого потока благодарностей спасателям, столь глубокие размышления Семена - простого сержанта, чудом уцелевшего в бойне, - вызвали шок даже у бывалых акул пера.