Любимый ученик Мехмед
Шрифт:
— Вот тогда я их обязательно приглашу, — сквозь смех проговорил принц, и, будто в ответ на его слова, к помосту подошёл богато одетый турок средних лет, который со всем почтением поприветствовал Мехмеда, а затем поклонился Андреасу.
Грек был так удивлён поклоном знатного турка, что не сразу сообразил поклониться в ответ. Мусульманин, находясь в мусульманской стране, кланяется христианину! С чего бы? Наверное, потому, что христианин сидел на почётном месте рядом с наследным принцем, а пришедший турок хотел тоже заслужить благоволение принца и преуспел.
—
— Йылмаз, мой господин, — услужливо напомнил турок.
— Да-да, Йылмаз-бей, — повторил Мехмед. — Ты явился о чём-то просить?
— У меня совсем не большая просьба, мой господин, — турок снова поклонился. — Не будет ли мне позволено посмотреть следующий бой, находясь подле тебя?
Принц недовольно сдвинул брови и, наверное, собирался сказать «я тебя не приглашал», но турок скромно добавил:
— В этом бое участвует Канкардэш, который принадлежит мне, и если…
— Ты — владелец Канкардэша? — настроение Мехмеда сразу переменилась, он весь просиял и обернулся к Андреасу. — Учитель, нам очень повезло! Это владелец Канкардэша! Канкардэш — очень сильный верблюд. Он всех победил три года назад.
— Я польщён, что мой господин помнит, — произнёс турок.
— Ты можешь сесть рядом со мной, — сказал принц, указывая на место по левую руку от себя.
Оно было не совсем свободно. Там лежала шапка Андреаса, про которую Мехмед уже забыл, поэтому молодой грек, чтобы Йылмаз-бей не почувствовал себя неловко, взглядом попросил его: «Передай ту шапку мне».
«Так это твоё? — так же взглядом спросил Йылмаз-бей. — Тогда возвращаю владельцу». Он взял шапку и отдал Андреасу, протянув руку за спиной у Мехмеда. Пальцы Йылмаз-бея и молодого грека соприкоснулись. Всего на мгновение и, кажется, случайно, но Андреасу вдруг вспомнилось одно очень давнее происшествие.
В то время он был ещё мальчиком, жил в отцовском доме в Эдирне и только-только осознал себя. Тринадцатилетний Андреас понял, что не таков, как все, но ещё не приобрёл никакого жизненного опыта и потому опасался, что никогда не встретит никого «такого же». Это чувство, когда ты один в огромном мире, угнетало, поэтому всякий раз, выходя из дома, Андреас жадно смотрел по сторонам, сам толком не зная, кого хочет увидеть.
Иногда хотелось просто выйти за ворота и идти вперёд, куда ноги несут, пока кто-нибудь не остановит и не спросит: «Мальчик, почему ты здесь один?». Малолетний Андреас представлял, как обернётся на слова незнакомца, посмотрит тому в глаза, и тот поймёт всё без слов, но, увы, отец никогда не отпускал своего младшего сына из дому одного. С Андреасом всегда ходил слуга, который то и дело тянул за руку: «Господин, куда ты смотришь? Пойдём».
И вот однажды, когда Андреас с отцовым слугой шли по шумной улице, примыкавшей к базарной площади, они увидели двух богато одетых турецких всадников. Всадники, остановясь прямо посреди улицы, о чём-то оживлённо беседовали и, казалось, не замечали, что мешают и прохожим, и повозкам, но одеяние собеседников было настолько богатым, что никто не осмеливался попросить этих двоих подвинуться.
Андреас и слуга подобно другим прохожим молча шли мимо, как вдруг один из всадников обернулся и посмотрел прямо на Андреаса, уже в то время считавшегося красивым — очень
Не зная почему, Андреас не смог отвести взгляд. Турок чуть улыбнулся, а затем вдруг произнёс: «Какая красота», — и даже поцеловал кончики пальцев своей правой руки, выражая восхищение.
«Пойдём-пойдём, господин», — испуганно зашептал отцовский слуга, и это заставило Андреаса опомниться. Он, несмотря на отсутствие жизненного опыта, вдруг ясно осознал, что играет с огнём. Следовало внять словам слуги — идти прочь, не оглядываясь — и Андреас так и сделал, но почему-то очень хотел оглянуться. Ему казалось, что он упускает единственную в жизни возможность стать самим собой.
Хотелось даже вернуться, заговорить с тем турком, и некий голос внутри будто подсказывал, что случится дальше — турок пригласит своего «юного друга» в гости, и там… Однако страх в глазах отцовского слуги подсказывал совсем другое. Ничем хорошим это не закончится. Турок не станет думать об удовольствии своего юного гостя, а просто воспользуется нежданной удачей. Именно воспользуется, думая лишь о себе, а когда, наконец, вспомнит, что совершил преступление, чреватое если не судом, то неприятностями, турок захочет скрыть следы. И мальчик исчезнет. А заодно исчезнет и слуга мальчика. И неизвестно, где окажутся их бездыханные тела.
Помнится, малолетний Андреас, рассуждая так о незнакомом турке, сам себе не верил: «Почему он обязательно совершит подлость? А если он полюбит меня? Разве меня нельзя полюбить?» — однако голос разума повторял, что связываться с незнакомым человеком опасно, а спустя годы, набравшись опыта, Андреас понял, что всё закончилось бы печально в любом случае. Мальчик, даже если б его полюбили, не обрёл бы счастья, потому что потерял бы свободу. К нему отнеслись бы, как к женщине, а ведь женщина согласно турецким обычаям становится собственностью мужчины и не имеет права уйти, когда пожелает.
Вот и теперь, сидя на празднике рядом с принцем и Йылмаз-беем, Андреас думал о том же. Конечно, Йылмаз-бей был не тем человеком, встреченным в Эдирне много лет назад, но давнее происшествие почему-то вспомнилось.
Йылмаз-бей внешне был не особо примечателен. Мясистый нос, тяжёлые веки, густые брови, густая холёная борода. Разве что ладони у него были красивые, и Йылмаз-бей это знал, потому что во время разговора то и дело совершал изящное движение правой рукой, либо обеими, будто желал лишний раз показать их.
Пока не начался поединок верблюдов, этот турок на все лады расхваливал своего Канкардэша:
— Вот увидите, он заставит своего противника обратиться в бегство!
Неслучайно поле для боёв делалось таким большим — довольно часто случалось, что один из верблюдов не желал сражаться и убегал, а другой начинал преследовать его, и если бы поле не давало простора для бегства, удирающий верблюд мог сломать ограду и потоптать людей.
Кстати, Йылмаз-бей оказался прав. Канкардэш действительно обратил своего противника в бегство, и два верблюда бегали по полю довольно долго, а вслед за ними вприпрыжку неслась толпа погонщиков, которая размахивала руками и что-то кричала. Беготня выглядела очень смешно. Мехмед весело улыбался и похохатывал, каждую минуту оглядываясь на Андреаса: