Любимый ученик Мехмед
Шрифт:
Мехмед вдруг подумал, что минувшие четыре дня так торопился вовсе не в столицу, а в окрестности Гелиболу — в этот маленький уютный дворец с видом на море. Вдруг захотелось, чтобы как можно дольше продлилось переходное состояние, когда уже получены все права и привилегии правителя, но плечи ещё не отягощены заботами.
Угли в большом мангале ярко тлели, распространяя по комнате приятное тепло. Мехмед, с которого ещё даже не сняли дорожных сапог, стоял возле высокого окна и читал письмо от Халила-паши, повернув лист так, чтобы на бумагу падало больше света. В глубине комнаты царил полумрак, а
Сейчас Заганос, стоя чуть позади повелителя, терпеливо ждал, пока тот дочитает, и, наверное, пытался угадать содержание письма.
Вот юный султан нахмурился, а Заганос уже встревожился, ещё не зная причины. Затем Мехмед отошёл от окна и, небрежно бросив письмо на столик, сказал:
— Прочти, если хочешь, но знай, что я не собираюсь следовать совету, который дан в письме.
— Халил-паша сообщает дурные вести? — осторожно спросил Заганос.
— Нет, но он пытается помыкать мной, как уже делал когда-то, — сказал юный султан. — Халил пишет, что тело моего отца становится всё труднее сохранять в подобающем виде. Зимний холод и всяческие бальзамы оттягивают неизбежное, но Халил хочет, чтобы я прибыл в Эдирне, как можно быстрее. Тогда он сможет официально объявить о кончине моего отца и начать приготовления к похоронам, а я смогу увидеть тело, пока на него ещё можно смотреть без брезгливости. Однако я предпочту не видеть тело и не стану торопиться в Эдирне.
По лицу Заганоса было видно, что он считает такое решение своего повелителя неразумным, но возражать не хочет, поэтому молчит и обдумывает происходящее.
— Я не стану торопиться в Эдирне, — меж тем повторил Мехмед, подойдя к мангалу. Грея ладони и глядя куда-то в пустоту, юный правитель продолжал: — Мой отец не заслуживает, чтобы я с ним простился. Когда умерла моя мать, он не приехал проститься с ней. Конечно, Маниса находится далеко от Эдирне, но ведь тело моей матери отвезли в Бурсу, а это гораздо ближе к столице. Мою мать похоронили в Бурсе, а мой отец не приехал и туда. Так почему же я должен, выбиваясь из сил, торопиться увидеть его тело? Не поеду.
Пока длилась эта речь, Заганос всё же воспользовался разрешением и взял со столика письмо, а когда прочитал, то, наконец, придумал, что ответить:
— Халил-паша также пишет, что в столице всё спокойно. Никто кроме тебя, повелитель, не заявил прав на престол. Твоё право никто не оспаривает. А раз так, то я думаю, что приготовления к похоронам вполне могут состояться в твоё отсутствие. Халил-паша, советуя приехать, слишком осторожничает.
Мехмед улыбнулся довольной улыбкой:
— Вот слова, которые мне приятны. У тебя есть обоснованное мнение, которое отличается от мнения Халила. Это хорошо, Заганос-паша, — юный султан отошёл от мангала и устало присел на край возвышения, заваленного подушками. — Составь Халилу ответ. Затем принесёшь, и я подпишу. Пусть в моём ответном письме будет сказано, что я велю объявить о кончине моего отца и совершить все подобающие приготовления к отправке его тела в Бурсу. И главное — пусть тщательно уберут дворец к моему приезду. Я желаю увидеть, что дворец теперь мой, а не отцовский. Я не хочу обнаружить там вещи, которыми мой отец постоянно пользовался. Пусть всё это уберут и заменят. Таково
— Я должен составить письмо немедленно, повелитель? — осведомился собеседник.
— Можно и завтра с утра, — махнул рукой Мехмед. — Пусть Халил немного подождёт. А сейчас иди в свои покои.
Юный султан уже хотел позвать слуг и потянулся к колокольчику, стоявшему рядом на столике, но Заганос, с поклоном положив письмо Халила-паши на тот же столик, вдруг заговорил:
— Повелитель, позволь задать тебе один вопрос не при слугах.
Мехмед не ответил, но убрал руку от колокольчика и устало вытянул ноги, упершись пятками в пёстрый ковёр. Долгое ношение жёстких сапог для верховой езды уже давало о себе знать — икры затекли.
— Повелитель, — осторожно произнёс Заганос, не глядя на юного султана, — я хотел спросить тебя о том человеке, которого ты велел мне запомнить.
Мехмед несмотря на усталость встрепенулся. Беседа обещала стать интересной:
— Спрашивай.
— Как называется должность, которую он занимает сейчас, и как будет называться должность, которую он займёт при твоём дворе, когда ты прибудешь в Эдирне?
Юному султану всё больше нравился неожиданный поворот беседы, потому что вдруг представилась возможность поговорить с Заганосом откровенно.
Мехмед, мечтательно улыбнувшись, ответил:
— Этот человек — мой наставник подобно тебе, но если ты направляешь меня в государственных делах, то этот человек направляет в делах иного рода. Он научил меня любить истинной любовью и продолжает учить. Для такого человека пока не придумано придворной должности, поэтому он просто станет называться моим другом, который может приходить в мои личные покои во всякое время.
— Твоим другом, повелитель? — многозначительно переспросил собеседник.
— Да, — непринуждённо ответил юный султан, — таким же другом, которым был для тебя Шехабеддин-паша.
Заганос молча поклонился и хотел уйти, но теперь уже Мехмед не хотел прерывать беседу:
— Кстати, а Шехабеддин-паша для тебя по-прежнему друг? Он хранил тебе верность, пока ты жил в Балыкесире?
— На оба вопроса отвечу «да», — почти не задумываясь, проговорил Заганос, снова поклонившись и явно порываясь уйти.
— Но почему ты уверен? Почему? — всё так же непринуждённо допытывался Мехмед, своими вопросами удерживая собеседника на месте и будто не замечая, что тот предпочёл бы не отвечать. — Прошло четыре года, а это долгий срок для разлуки.
— Мы с Шехабеддином-пашой переписывались, повелитель, — ответил Заганос.
Было видно, что он предвидит новые вопросы и всё больше приходит в замешательство, поскольку понимает, что уклониться от ответов не сумеет.
— Разве вам не запретили? — с удивлением спросил Мехмед. — Вы не могли переписываться ни со мной, ни друг с другом.
— Шехабеддин-паша и я переписывались, несмотря на запрет.
— Ах, вот как! — почти с восхищением воскликнул юный султан и даже вскочил, а затем, сделав маленький круг по комнате, опять уселся на прежнее место, но теперь в позе внимательного слушателя. — Значит, ты действительно способен бросить вызов более сильному противнику, когда борешься за тех, кого любишь. Нарушив запрет на переписку, ты пошёл не только против Халила, но и против моего отца. И всё же ты решился.