Любить нельзя ненавидеть
Шрифт:
— Ты даже не представляешь, насколько, — он усиливает захват на шее, желая оставить на коже отпечатки своих пальцев в виде синяков. Наверное, от невозможности сделать такие же отметины губами. Но эта злость пугает Робина, он боится причинить боль, поэтому резко отстраняется, позволяя ей упасть на пол.
Бесчестно, грубо и низко, но он не может снова потакать ей. Не сейчас. Пусть сегодня усвоит урок, а в следующий раз он извинится за свою грубость, заменив ее тлеющей нежностью. Ведь он так скучал по ней.
— Все могло быть иначе.
— Что? — откашлялась она, стараясь подняться.
Робин
— Той ночью, когда меня ранили, ты говорила, что все могло быть иначе. Что это значит, Реджина? — Робин снова приблизился к ней, в который раз за этот день. Она вжалась в стену.
— Ты не спал! — тихо прошептала брюнетка, прикрыв глаза.
— Что это значит? — разбойник ударил камень над ее плечом, заставив зажмуриться. Снова испугал, тотчас пожалев об излишней жесткости, но отступать поздно.
— Просто говорила сама с собой. Уже не помню, о чем шла речь, — она устала бояться его. Смело смотрела в глаза, изображая такое откровенное непонимание, что разбойнику стало тошно. Она всегда ему врет.
— Не строй из себя дурочку, — дернул ее за локоть, оторвав от стены и заставил эти карие, пылающие злостью и огнем глаза посмотреть на себя. Посмотреть и сжечь, уничтожить самообладание разбойника одним взмахом пушистых ресниц, и все-таки он не пожалел об этом.
— Не прикасайся ко мне. Не смей поднимать на меня руку. Никогда, Локсли, — то, как она прошептала это, не было похоже на обычную ненависть, что — то определённо более сильное, чем просто желание защититься. Разбойнику показалось, что она уже не раз говорила это, кому-то, кто причинял ей боль прежде.
Ощутив свободу, Королева бросилась прочь, хватаясь за стены, словно раненая беглянка, старалась скорее сбежать из заточения.
Робин невольно сжал кулаки.
— Я бы никогда не ударил тебя.
И словно раненная хищница, она кропотливо зализывала раны, думая о том, как будет мстить обидчику. Как вонзит острые коготки в шею, зацепив самые крупные артерии, а затем выдернет наружу, наслаждаясь своей работой.
Конечно, убивать разбойника она не хотела, да и не смогла бы. Просто сейчас желание вернуть былое величие было выше глупых чувств, которые она вырастила внутри себя. Сейчас, протирая шею отваром и уже замечая выступившие синие пятна, окольцевавшие подобно ошейнику, она училась ненавидеть того, кто сделал это.
— Думаешь сможешь меня обуздать, разбойник? — собственное отражение вторит лукавой улыбкой.
Реджина с каким-то садистским удовольствием проводит по синякам, повторяя движение его рук. Секундное помешательство сменяется раздражением, а затем испугом, когда он, грубый нарушитель ее покоя и неприкосновенности, появляется в комнате, как всегда через окно.
— Я обязательно научу тебя пользоваться дверью. Поверь мне, это легче, чем обезьяной лезть по стене.
— Смотрю, ты в настроении, — сквозь сжатые зубы цедит каждое слово, не позволяя нервозности брать вверх. Он заметил следы на ее шее.
— Придумала, как избавиться от тебя, — она позволяет выхватить из рук влажный платок и коснуться им поврежденной
— И как же? — излишне аккуратно проводит влажной тканью по ее шее, словно стараясь стереть следы своей несдержанности, и не потому, что ей было дискомфортно от этого, потому что не хотел видеть собственную грубость и слабость.
— Хочу усыпить тебя, как пса, — на этих словах Бурбон поднял голову и внимательно посмотрел на женщину.
— Она не про тебя, приятель, — Робин взглянул на собаку, удобно устроившуюся на кровати самой королевы. Неужели она позволяет его подарку так много?
— Буду на тебе проверять свою еду и надеяться, что когда-нибудь попадется отравленный кусок, — она повернулась к нему, но не встала. Похоже, сейчас ее не пугало столь очевидное превосходство его сил над ее. Она просто была уверена, что сегодня черту дозволенного перешагнули слишком много раз, и Разбойник не осмелится повторить это снова.
— Хорошо, — он опускается на корточки, словно уравнивая их силы.
Женщина с удивлением смотрит на него, теперь в точности не понимая, что он собирается делать дальше, а самое главное, как себя вести ей.
— Может поговорим? По-настоящему, Реджина. Поговорим о нас.
— О нас? — с деланным отвращением переспрашивает, убирая свои руки, когда он сжал холодные ладони. — Нет никаких нас, чтобы ты себе не придумал.
— Ты так уверена в этом? — улыбается, поднимаясь вслед за ней, но остается на месте, в то время как она бросилась в сторону, снова взбудоражив собаку. — Между нами не просто ненависть. С моей стороны точно — нет.
— Ты так ничего и не понял, — констатирует она, медленно поворачиваясь к лучнику.
Ее глаза в этот момент едва ли походили на карие, словно что-то чужое захватило в плен все ее существо окрасив радужку в черный. Может, просто так упал свет, может быть.
— Это была просто игра, вор — она улыбнулась так, будто сорвала большой куш. — Игра, которая сейчас надоела мне.
— Можешь обманывать себя сколько угодно, но не меня, я ведь вижу…
— Видишь, что?
— Что ты чувствуешь ко мне, — его секундное замешательство дало ей время подготовиться к атаке. С противником, который вовсе не желает войны.
— Ничего, вор. Абсолютно ничего. Мое сердце не бьется сильнее рядом с тобой, я не жажду твоих прикосновений и твоей заботы, мне отвратителен ты, твои слова — все, что ты делаешь, и я очень хочу забыть ту ночь.
Робин так сильно стиснул зубы, что отчетливо проступили желваки. И если бы она не знала лучника, то подумала, что сжатые в кулаки руки точно коснутся ее. А его глаза. Боже, как же он смотрел. Словно она разрушила весь его мир и все миры, которые он отдал бы ей добровольно.
— И я ни за что не извиняюсь, — остановила его жестом Королева, когда Робин собирался что-то сказать. — Я не предлагала тебе приятной лжи. Не обещала любви, крова. Не обещала детей и семьи, в которой тебя будут ждать. И ты всё же пошел за мной. Ты вкусил все это. Не делай вид, что не знал, чего я хотела, — запнулась, но, собрав последние крохи злости, с желчью выплюнула. — Ты понимал, что я не люблю тебя и никогда не полюблю, но все же не смог отказать мне. Ты жалок, Робин.