Любить нельзя ненавидеть
Шрифт:
Последний вдох, ему казалось грудная клетка не выдержит этого холодного металлического воздуха. Надломится, расколется надвое и продемонстрирует этой стерве тот кусочек мышцы, что отбивает сумасшедший ритм, грозя разорваться и залить глаза и тело едкой алой кровью. Наверняка она была бы рада его скоропостижной смерти, но все же, его тело все еще боролось, впитывало ее слова через поры, и пыталось вывести наружу этот яд.
Сдерживая злость, не позволяя себе причинить боль, которую она заслужила, он подошел к ней вплотную и прошептал.
— Ты больная ненормальная стерва, Реджина, —
Он опустил голову, успокаивая дыхание, переводя силы для последней реплики, а затем уже, не смотря на нее, добавил
— Ты проявила бессердечие, используя меня в своих ненормальных играх. Ты врала, притворяясь, что испытываешь подобное. Ты поступила подло, заставив меня мечтать о тебе.
Реджина не смотрела на него, впрочем, как и он. Они стояли так близко, почти соприкасаясь телами, которые ненавидели своих хозяев за такую ложь. Они стояли так близко, но упускали последнюю надежду все исправить
— Выметайся, — сдавлено прошептала она.
Робин не мог больше смотреть на нее. Не хотел видеть. Не желал слышать эхо ее слов, звоном отдающее в ушах. Развернулся, уже не заметив, какое сожаление отразилось на ее лице. Распахнул дверь и ушел, а она закрыла глаза.
Сделала, и пожалела в первые минуты этого послебезумного одиночества. Злость, страх, обида, сожаление, осыпавшаяся осколками стекла любовь.
Реджина высоко подняла подбородок, теперь понимает — она все сделала правильно. Завтра он уйдет и освободит их обоих от этих оков, что сковали запястья совсем не тем людям. Он уйдет думая, что она его презирает, уйдет и будет всегда помнить ее слова — это не позволит вернуться назад.
— Любовь — это слабость.
Повторяет себе в утешение давно переставшую что-либо значить клятву. Молитву, ставшую на многие годы щитом от глупых чувств.
Реджина уже не верит себе, но отказывается принять изменения, хотя ощущает их. Каждая клеточка тела словно переродилась. Нет боли, злости, обиды. Куда пропало все это? Неужели возможно убить то, что с такой тщательностью растилось внутри? Пустило корни в сердце, заползло ветвями в душу и нанесло замысловатые линии на теле — серебряные нити холода. Королева не может объяснить это, теряется в догадках, но сердце бесхитростно подсказывает причину изменений: «Любовь».
Больше нет ничего, да и не было! Внушает себе это и все же не может отделаться от мысли, что оттолкнула его и причинила боль такими грубыми, жестокими и совершенно лживыми словами.
Вечер слишком холодный или же она холодна? Сердце снова стало куском льда, и она отпускает его, позволяя замершему комку упасть в пушистый снег у ее ног. Бессмысленный спор с собственным телом, и отказывающееся сдаваться сердце, которое все-таки идет на уступки, позволяя хозяйке принять верное решение. Пустота отступает, и ее место заполняет
— Стража!
Небо поглотило оттесняющую его мглу, и с тяжелых облаков сорвалась первая снежинка.
— Да, Ваше Величество?
— Приведите охотника.
Кровь, безумие, злость — все эти чувства смешались и красноватым бликом застилали глаза — разбойник ничего не видел на своем пути. Просто бежал вдоль длинных ненавистных ему коридоров. Слепота была бы не так мучительна, как вид этих холодных стен и тяжелых гобеленов. Шум шагов, шум крови он не понимал, что именно слышит. Он не смог бы различить потусторонних звуков, и не заметил бы следившего за ним человека.
Разбойник влетел в спальню и раскрыл шкаф. Все эти вещи не принадлежали ему, да и никогда не были нужны. Робин достал только свой лук и пару мелких вещей — ненужных безделушек, которые были ему дороги и с которыми он не расставался. Опрокидывая на своем пути мебель, ломая стулья и столы, он оставлял последние метки в этом замке, не преследуя каких-либо целей, просто выплескивал ярость, которая тяжелой грудой камней навалилась на плечи, и, когда последний был скинут, он услышал:
— Не думаю, что это поможет.
Развернулся разбойник быстро, но разглядеть стоявшего сквозь черную пелену удалось не сразу и только через пару секунд Робин шумно выдохнул, узнав говорящего.
— Вы правы, ничего уже не поможет.
Разбойник отстранил Принца и попытался выскользнуть в коридор, но к удивлению мужчины, у Генри было больше силы, чем он ожидал.
— Мальчик мой, куда же ты пойдешь?
— Куда угодно, лишь бы подальше от нее.
Он вылетел в коридор и только одна верно брошенная фраза заставила лучника остановиться.
— Ты думаешь сможешь ее оставить?
— Придется, — сквозь зубы прошипел разбойник
— Робин, — все-таки ему пришлось развернуться и взглянуть в такие честные глаза старика, — она любит тебя.
Нервный смешок. Как можно верить тому, кто не слышал всей истерики и грязных оскорблений? Кажется, Робин верит. Абсурд! Его сердце слишком наивно, раз позволяет подобным глупостям изменить решение.
— Если бы она любила, она…
— Она любит тебя, по-своему, возможно, не так, как ты привык это видеть. Не так, как привыкли это видеть другие, но любит. Я это знаю. Поверь старику, мальчик мой, поверь отцу. Я видел ее, когда она любит, видел, когда ненавидит, и то как она смотрит на тебя, то как меняется ее взгляд при твоем появлении…
Робин прикрыл глаза, внимая голосу, который приближался по мере того, как приближался к разбойнику и сам мужчина.
— Ее характер неисправим, но она слушается тебя, даже если ты этого не замечаешь. Она меняется ради тебя и улыбается тоже…
На этих словах стрелок приоткрыл глаза и с недоверием взглянул на Генри, но он улыбнулся и продолжил.
— Вспоминай эти слова, когда видишь ее, и ты тоже заметишь.
— Она, сказала мне…
— Забудь, что она сказала. В этом вся Реджина. Либо все, либо ничего, и, опасаясь, что всего ей не получить, она выбирает ничего. Из-за гордости.