Любовь далекая и близкая
Шрифт:
– Дай-то Бог! Ну, кажется, мы дома. Пошли здороваться с Оксаной и моими орлятами.
Посиделки получились на славу. Накрыв богатый стол, умница Оксана побыла с мужчинами часок, «вставила» Леониду за то, что он не смог уговорить москвичку заглянуть в гости, и удалилась к малышам. Оставшись вдвоем, друзья налегли на виски и коньяк, так что наутро выглядели почти пожилыми мужиками с опухшими лицами и покрасневшими глазами. Но превозмогая жуткую похмельную головную боль, привели себя в порядок, хлопнули по кружке крепкого кофе и помчались в гостиницу. Увидев их, администратор, пожилая женщина, протянула им небольшой листочек. «Записочка вам от дамы из шестьсот второго номера», – сказала она, загадочно улыбнувшись. Друзья переглянулись, взяли записку и, отойдя в сторону, стали ее читать.
«Дорогие Саша и Леня! – было написано в ней каллиграфическим почерком. – Произошло неожиданное: меня срочно вызывают в Москву, причем со всем отснятым материалом о богах. Почему и зачем – не знаю. Сейчас 11 часов вечера по вашему времени, а завтра в полдень я должна уже быть в Министерстве культуры.
Обнимаю вас, мальчики! Ваша Марина Голдовская».
– А я, пока сюда ехали, такую прощальную речь приготовил и еще конфеты, – упавшим голосом заговорил Смольников.
– Какие конфеты? Я не видел, чтобы ты что-то вез, – удивился Василенко.
– И не увидишь. Они у меня в жигулевском бардачке лежат. Всегда, на всякий случай. Мало ли кого встречу… Да бог с ней, с этой речью и конфетами! Жаль… Так хотелось по-хорошему попрощаться, и вдруг эта Москва. Совсем как в старой кинокомедии «Волга-Волга». Там этот музыкальный горе-деятель охает: «Так хорошо все началось, и вдруг… вызывают в Москву!» Ну, прямо про нас и нашу Марину!
– Да, Леня, верно говорят: беда не приходит в одиночку. И так голова трещит, а тут еще всякие загадочные записки появляются.
– А записочка эта, Саня, между прочим, непростая, она дороже золотой. В ней же Марина и адрес сообщила, и все телефоны. И написала: звоните, не стесняйтесь! Что это значит? А то, что она в настоящее бурное время или без мужа, или он у нее тот самый старый пень, о котором мы с тобой говорили и которому наши звонки будут до лампочки. Хоть зазвонись! Так что выше голову, мой юный друг! Как говаривал великий комбинатор Остап Бендер, заседание продолжается, господа присяжные заседатели! А записочку эту драгоценную храни и береги пуще глаза!
– Может, запишешь ее адрес и телефоны?
– А зачем они мне, женатому мужику? Ты у нас холостой и самый писучий. Ты звони и пиши. А сейчас выписывайся из этой общаги, повезу тебя на автовокзал, и будем прощаться. Приедешь в Пермь – сразу же позвони Марине, не забудь!
3
В Пермь Александр из ближайшего телефона-автомата позвонил Вере Ивановне.
– Саша? Откуда звоните? Из Перми? – страшно обрадовалась она. – А у меня для вас и Нины Михайловны потрясающая новость: от Гали письмо, я только что его получила. Читая его, наплакалась. Бедная девочка…
– Вера Ивановна, я на автовокзале, приехал из Березников, дома еще не был. Сейчас найду машину и приеду за вами. И мы с Галиным письмом поедем к нам. Вы сможете?
– Конечно, Саша, подъезжайте.
Увидев входящих в дом сына и Веру Ивановну, Нина Михайловна охнула и опустилась на стул.
– Откуда это вы, такие торжественные и вместе? А тебя, сынок, я уже и ждать перестала. Совсем забыл старуху-мать.
– Мама! Ну какая же ты старуха? Ты всегда у нас самая молодая, совсем еще юная. Не сердись на блудного сына, прости его, хорошо? – Александр обнял и поцеловал мать. – Мне кажется, по случаю сегодняшнего праздничного дня вам обеим следует перейти на «ты», без всяких там отчеств: ты – Вера, ты – Нина. Вы согласны?
– Я давно об этом думала, – сказала Вера Ивановна.
– Я тоже, – поддержала подругу Нина Михайловна. – Все, никаких выканий. Так что вы там привезли? Праздничные лица?
– Мама… Только никаких слез, обещаешь?
– Попробую, да говори же, Саша, не тяни!..
– Вера Ивановна получила от Гали письмо…
– Письмо от нашей Гали? Вера, это правда? Вы не разыгрываете меня?
– Разве этим можно шутить, Нина? Саша, доставай письмо.
Александр дрожащими от волнения руками вынул из кармана пиджака толстый конверт и протянул его матери. Нина Михайловна взяла его, поднесла близко к глазам, поцеловала и вернула сыну.
– Ты еще не читал письмо?
– Нет, мама, только Вера Ивановна читала.
– Ну, тогда начинай и не спеши.
«Мои дорогие Вера Ивановна, Нина Михайловна и любимый Саша! – неуверенно прочел Александр первые строчки письма. Но прокашлявшись, помолчал и стал читать дальше уже более уверенно: – Да, это я, ваша Галя. Если бы вы знали, как я вас люблю, как мне плохо без вас! Как часто я плачу, вспоминая то время, когда мы были все вместе. Пишу урывками, когда остаюсь совсем одна. Поэтому, если письмо будет не очень последовательным, значит, кто-то мне помешал. А сейчас попытаюсь рассказать, что было дальше после того, как меня затолкали в машину и увезли в аэропорт. Но вначале хочу спросить вас, Вера Ивановна: нашел ли вас Саша? Если вы до сих пор не встречались, то, пожалуйста, съездите к ним. Очень вас прошу, просто очень! Адреса Саши и его мамы Нины Михайловны я не знаю, поэтому расскажу, как найти их дом. На автобусе сто десятого маршрута, который идет от колхозного рынка в аэропорт, вы доедете до остановки „Школа“ – это в Верхних Муллах, пригороде Перми. Потом пройдете через сквер и по зеленой улочке направитесь в сторону соснового леса. В конце этой улочки, внизу под горкой, стоит их домик. Я запомнила его номер – двадцать девять. Если вдруг заблудитесь, Вера Ивановна, то спросите о них у кого-то из живущих в этих местах. И Нину Михайловну, и Сашу там все хорошо знают. И когда вы с ними познакомитесь, то, я уверена, подружитесь – такие они просто замечательные! А сейчас продолжу рассказывать про свое похищение. Все время – и в машине, и в самолете – я плакала, умоляя
Днем меня попыталась покормить его мама. Я поблагодарила ее, но есть не стала и попросила воды, так как очень хотела пить. Римма Степановна – так зовут его маму – пошла на кухню, и в это время в комнату вошел он. И не спрашивая разрешения, уселся на диван, на котором я сидела. Я попыталась столкнуть его с дивана, но не смогла. В это время вошла Римма Степановна с графином, в котором была вода. Она приказала ему немедленно убраться. И когда он вышел, подсела ко мне. „Я с самого начала была против этой грязной затеи, но переспорить твою маму не смогла“, – как бы извиняясь, проговорила она, прощаясь со мной. „Не уходите, Римма Степановна! Побудьте со мной хоть немножечко“, – взмолилась я. Она осталась, и мы неожиданно для нас обеих разговорились. „Мне хотелось бы хоть что-то знать о человеке, которого ты любишь так, что готова страдать ради этой любви“, – сказала Римма Степановна. И выслушав меня, погладила по голове: „Теперь я окончательно на твоей стороне. Только, как тебе помочь, пока не знаю“. После этого разговора мы потянулись друг к другу, и мне стало чуточку легче, хотя жить взаперти, когда тебя закрывают и прячут телефон, было просто невыносимо. Наша регистрация между тем все откладывалась. С отъездом в Германию тоже что-то не получалось. Я по-прежнему не подпускала его к себе. И если он вдруг оказывался возле моей двери, Римма Степановна тут же прогоняла его.
И вот однажды, когда все ушли, это было утром, я увидела на кухонном столе деньги, ключ от квартиры и записку, где было всего одно слово: „Пока!“ Я поняла, что Римма Степановна решила помочь мне бежать из этой тюрьмы. Быстро одевшись, я вышла из квартиры, заперла дверь и, сунув ключ под коврик, что лежал у двери, выбежала на улицу. Там поймала старенькую легковушку и через полчаса уже была в аэропорту. Выстояв очередь в кассе, я попросила билет до Перми. Кассир потребовала паспорт. Я ответила, что у меня его нет. Тогда она отказалась продавать билет, несмотря на то что я плакала, умоляя ее сделать исключение. За меня заступились стоявшие в очереди женщины, но и это не помогло. Я присела на скамью, не зная, что делать. Пока ко мне не подсела какая-то старушка, которой я рассказала об истории с паспортом. Выслушав меня, она посоветовала мне поехать на железнодорожный вокзал, где билеты продаются без паспорта. Я очень обрадовалась, побежала к выходу и тут же натолкнулась на вошедших в зал – на него и его отца. Меня доставили в их ненавистную мне квартиру. Был жуткий скандал. Во всем обвинили Римму Степановну. Но она не испугалась этих криков и не отходила от меня, не позволяя никому входить ко мне. А через два дня состоялась регистрация брака с ним, закончившаяся пьяным застольем в каком-то ресторане. После него уже дома он, пьяный, падая и спотыкаясь, ввалился ко мне, пытаясь овладеть мной. Сопротивляясь, я исцарапала его лицо. На шум прибежала Римма Степановна. Она схватила его за волосы и вытолкала из комнаты…»
– Все, я больше не могу читать, извините. – Александр отложил в сторону листы письма. – Пусть дальше читает кто-то из вас. – Он посмотрел вначале на мать, которая продолжала молчать, словно чего-то выжидая, потом на Веру Ивановну.
– Читайте, Саша, читайте! Дальше там будет такое личное, какое читать лучше вам, – заговорила Вера Ивановна.
– Да, читать про такие издевательства нелегко. А каково было об этом писать? Но ведь Галенька смогла! – поддержала подругу Нина Михайловна.
– Хорошо, попробую дочитать до конца, – согласился Александр и стал читать дальше.
«…В этот вечер Римма Степановна надолго задержалась, разговаривая со мной, а потом и совсем осталась со мной, устроившись спать в раскладном кресле. Господи! Как я была ей за это благодарна! Успокоившись, я наконец задремала, но вдруг она обратилась ко мне: „Галя, ты не спишь?“ – „Нет, не сплю, Римма Степановна“, – ответила я. „Мне кажется, ты стала неравнодушна к соленому“, – сказала она. „Что вы! Просто я люблю все острое. А почему вы так решили?“ – забеспокоилась я. „А потому, – ответила Римма Степановна, – что однажды, когда мы с тобой готовили салат, ты один за другим моментально съела два соленых огурца, даже не притронувшись к хлебу. А теперь скажи, только откровенно: у тебя была близость с Сашей?“ Мне очень не хотелось говорить об этом, но Римме Степановне я была просто обязана сказать правду. „Да, – ответила я, – мы были близки один раз, это случилось перед самым моим похищением. А первым моим мужчиной был ваш сын. Говорю об этом, чтобы вы, Римма Степановна, знали, что, выходя за него замуж, я была девушкой“. Неожиданно она стала расспрашивать меня о каких-то циклах, задержках. Но когда поняла, что я в этих тонкостях женских ничего не понимаю, ужаснулась и стала объяснять мне, какие признаки говорят о моей беременности. И что по ее самым приблизительным прикидкам ребенок родится в апреле, то есть будет овном».