Любовь хранит нас
Шрифт:
Усаживаюсь в такси и называю нужный адрес. Водитель с улыбкой мне кивает и предупреждает, что:
«Город основательно стоит. Два часа, не меньше. Мы будем ехать?».
Я пожимаю плечами, без слов, только взглядом подтверждаю — ничего ведь не поделаешь, меня с нетерпением ждут друзья!
«Оль, я — в объезд, солнышко! Закрыта основная трасса. Подождешь у Зверя! Я предупредил, что буду. Отомри и поговори со мной, малыш!»
Читаю
«Так приезжай скорее и мы с тобой наговоримся, Алексей».
Мне надоело ссориться по пустякам и выяснять с ним отношения. Хочу другого — просто рядом быть.
Водитель, видимо, накаркал. В заснеженное царство с новорожденной хозяйкой гостеприимного дома я, действительно, добираюсь спустя два часа. Нас двое опоздавших — из машины напротив выползает полусонный адвокат, Григорий Велихов. С широкой улыбкой и распахнутыми в стороны руками подходит ко мне, здоровается, пытается в щеку поцеловать — я выворачиваюсь и отстраняюсь. Уже знаю, что Смирнову эти жесты вежливости не нравятся, а сейчас, когда его здесь нет — это очень сильно не нравится даже мне.
— Добрый вечер, Оленька.
— Здравствуйте, Григорий.
— А Смирняга? — он заглядывает мне через плечо — там точно никого. — Ты одна? А Лешка где?
— Алеша в пути, скоро будет. Он у Суворовых, выполнял работу, сейчас в дороге, но звонил, — внимательно слежу за его реакцией на эту новость. Смирнов все рассказал — про любовную связь Велихова с Настей до Николая, про свои задушевные беседы с дипломированным психологом, да и вообще про поведение в целом этого напыщенного кобеля.
Он мне не нравится! Не знаю, почему. Не лежит душа к таким смазливым рожам. Сама когда-то опрометчиво купилась на внешность, начищенную до блеска форму, а вот про содержание у «продавца», увы, забыла расспросить.
— Я неосторожно или намеренно обидел, Оленька? — по-деловому закладывает руки в карманы черного недлинного пальто и мягко переминается с носков на пятки. — Позволил что-то лишнее или как-то оскорбил тебя…
— Нет, Григорий. Нет-нет. Не подумайте, пожалуйста…
— У нас есть правило с ребятами, — перебивает и вынимает одну руку, властным жестом указывает мне дорогу, — прошу, пожалуйста, идем в дом. — Так вот! Есть одно важное, а для меня неписанное правило — мы не уводим у друзей девчонок, не флиртуем с ними, и никогда не спим, не передаем и не поднимаем, если вдруг упало, знамя, — подмигивает и очень добродушно улыбается, — такой закон. Смирнов — мой друг, лучший друг, а ты — с ним, его девчонка, а это значит…
Жестикулирует:
«Давай, мол, девочка сама!».
— Извините,
— Давай на «ты», Оля. Как они, эти пожарные пацанята, любят повторять… Лады?
Не спешу принимать оказанную мне помощь. Внимательно рассматриваю его лицо, прищурившись, вглядываюсь в смеющиеся глаза и не найдя в них никакой крамолы, принимаю его щедрый жест.
— Так-то лучше. На этот быстротечный промежуток времени я — твой вынужденный кавалер, — смеется.
— Это временно, — быстро уточняю.
— Естественно! — кивает головой.
— Пока Алеша не приедет, — вношу поправки в наш контракт.
— Без проблем. Смирнов — на базе, я — вон из дома. Договорились? Оля?
Откидывая голову назад, от всей души смеюсь.
— Значит, все в силе. Ну, — подходим к основному входу, — звони в колокола, вынужденная мученица.
Последний раз на таких праздниках я была, наверное, еще в школе, когда с подругами праздновали знаменательные шестнадцать лет. Больше в голову ни одно воспоминание не приходит. После восемнадцати дни рождения стали еще одной зарубкой на каком-нибудь бамбуковом стволе.
А через три быстро промелькнувших часа раздался контрольный телефонный выстрел в лоб:
— Алексей разбился, Оля! — хрипит в трубку Суворова. — Ты слышишь, Олечка?
— Угу, — шепчу и плачу, прижав к губам кулак. — М-м-м-м, На-а-а-стя…
— Приезжай, пожалуйста… Сможешь?
Не знаю. Не хочу. Не знаю. Надо…
Да! Естественно! Конечно!
Она спокойно сообщает адрес, чушь какую-то про доверенное лицо говорит, лепечет что-то про разбитый телефон, мягко, утешая маленького ребенка, добавляет «пожалуйста, не беспокойся, все будет хорошо», а я безмолвно ищу того, кто бы меня подвез в ту страшную больницу.
Морозов выпил, к тому же Максим — молодой отец, а Надя как-то странно выглядит и без конца хватается за свой живот — ее точно что-то мучает и там внизу у нее, по-моему, по-женски очень сильно болит. Григорий Велихов смешно куняет и раздирает пальцем бровь — от сладкого и жирного, похоже, неподкупного адвоката разморило.
Один Шевцов, прищурившись, внимательно следит за мной. У него пожарное чутье? Он понимает, что со мной? Господи, Господи, Господи! Он, как долбаную раскрытую книгу, меня сейчас читает. Выйти! Надо срочно выйти, скрыться, исчезнуть с поля его зрения. Мне нужно испариться, с глаз долой уйти.