Любовь и доктор Форрест
Шрифт:
– Ну так как?
– настаивал он.
– Каковы ее шансы?
– Завтра будет видно.
Он провел дрожащей рукой по лбу.
– Она ненадолго пришла в себя и как будто даже узнала меня. Но теперь она снова потеряла сознание.
– Она все еще находится под воздействием седативных средств, объяснила Лесли.
– Ясно, - вздохнул он.
– Находясь так долго на посту председателя больничного совета "Святой Катерины", мне, как я полагаю, надлежало бы побольше разбираться в подобных вещах. Но это первый раз за многие годы, когда такая болезнь коснулась непосредственно моей собственной семьи.
Он собрался было снова войти в палату, и Лесли решительно
– Может быть все-таки выпьете немного кофе и отдохнете? Поймите, что сейчас вы все равно ничем не сможете помочь дочери.
– Я буду чувствовать себя очень тревожно, если оставлю ее здесь одну.
– Но уже взявшись за ручку двери, он внезапно остановился.
– Но возможно вы и правы. Я все же выпью кофе - если вы составите мне компанию.
С неохотой, но зная, что отказ с ее стороны прозвучал бы жестоко, Лесли приняла это приглашение. В молчании они вошли в небольшую комнатку за стеклянной перегородкой в самом конце коридора. Здесь никого не было, и лишь горничная раскладывала на столике какие-то журналы. Поняв взгля Лесли, она тут же поспешила выйти, и почти мгновенно вернулась с кофейником полным горячего кофе.
И лишь когда сэр Лайонель держал чашку с кофе в одной руке и толстую сигару в другой, он открыл наконец Лесли истинную причину того, что побудило его пригласить ее на кофе.
– Моя дочь постоянно зовет какого-то Ганса, - сказал он.
– Я так понимаю, что это и есть тот самый инструктор по лыжам, который доставил ее сюда?
– Да.
– Я уверен, что вы видели его.
– Это была не более, чем обычная, положенная в таких случаях, беседа.
– И какое впечатление он произвел на вас?
Лесли сидела, разглядывая свою чашку.
– Он показался мне самым обыкновенным молодым, атлетического телосложения швейцарцем германского происхождения.
– Я не совсем это имел в виду, - заметил сэр Лайонель.
– Ведь это весьма щекотливая ситуация, доктор Форрест, и я восхищен осторожностью ваших суждение, но в то же время я очень обеспокоен благополучием своей дочери. Она мой единственный ребенок, и я никак не могу допустить того, чтобы она собственными руками искачлечила бы себе всю оставшуюся жизнь. Так все-таки, какое у вас сложилось о нем впечатление? Как вы думаете, ему действительно нужна моя Дебора или только ее состояние?
Решив более не осторожничать, Лесли ответила напрямую:
– Не думаю. По крайней мере при мне, герр Каспер не проявлял особого интереса ни к вашей дочери, ни к ее деньгам!
Сэр Лайонель не смог скрыть своего удивления.
– Вы в этом уверены?
– Да.
– Тогда выходит, что все еще намного хуже, чем я мог предполагать! Теперь я понимаю, почему ей так хочется, чтобы он женился на ней. Стоит ей где-то встретить себе в чем-то сопротивление, как она тут же начинает желать и добиваться этого с удвоенной силой.
– Он допил кофе и поднялся из кресла.
– Спасибо вам за вашу прямоту, доктор Форрест. Я очень верю в вашу порядочность.
Раздумывая над тем, были ли он так уверен в том же, если бы узнал, что она сама влюблена в его зятя, Лесли проводила сэра Лайонеля до палаты его дочери и вздохнула с облегчением лишь после того, как за ним закрылась дверь.
К концу недели опасность жизни Деборы миновала, это был тот факт, который признал и сам Филип в один из тех нечастых моментов, когда им с Лесли удавалось остаться наедине. Насколько сама Лесли могла судить по рассказам Акселя и Ричарда, почти все свободное время Редвуд проводил с сэром Лайонелем, и хотя самой ей ужасно хотелось увидеться с ним, но все же она заставляла себя держаться на расстоянии
Лесли стала подумывать даже о том, чтобы оставить работу в клинике, но лишь едва принявшись мысленно сочинять заявление о своем уходе, она сразу же отвергла такую возможность. Ее возможный и столь поспешный отъезд наверняка заставил бы его задуматься о причинах: а возможно он даже сумел бы докопаться до истины; а вот этого она никак не могла допустить. Припомнив разговор, состоявшийся в тот злополучный вечер, когда в клинику привезли Дебору Редвуд, Лесли задумывалась над тем, что бы могло произойти, если бы тогда, в тот вечер у них была бы позвожность остаться наедине хотя бы еще на полчаса. Ведь Филип не сказал, что он ее любит; и было бы неразумно тешить себя - даже в мечтах - надеждой, что его чувства по отношению к ней это нечто иное, чем просто страсть, вызванная одиночеством. И все же, несмотря на это, она не могла смириться с мыслью, чтобы оставить его навсегда. Когда нибудь - в не слишком отдаленном будущем - ей все же придется уехать отсюда, но это удет потом, а сейчас, в настоящий момент она позволит себе испытывать эту горькую сладость счастья, и все только ради того, чтобы быть рядом с ним.
Для нее это счастье действительно несло в себе оттенок горечи; потому что очень часто, входя в палату Деборы, Лесли заставала его, сидящим рядом с ее кроватью, видела, с какой нежностью и жалостью смотрит он на нее, и хотя по словам самого Редвуда выходило, что он больше не любит свою жену, Лесли все чаще задавалась вопросом, а может ли - если говорить о человеке его темперамента - любовь вообще умереть навсегда.
Пат, пару дней назад заходившая к ней в клинику, собиралась вернуться обратно в Лондон, и Лесли поняла, как она будет скучать здесь, оставшись без подруги. И хотя Пат время от времени позволяла себе отпускать некоторые замечания по поводу резко меняющихся настроений Лесли - варьировавшихся обычно от глубокой депрессии до эйфории - она никогда не допытывалась, что является тому причиной, но принимая во внимание и тот факт, что одновременно она самым тщательнейшим образом избегала любого упоминания о Филипе, Пат и сама наверняка догадывалась, что могло стать причиной для переживаний подруги.
Пребывая в довольно угнетенном настроении, Лесли вошла в холл и направилась к лифту, когда дежурный ночной портье вышел из своего кабинета, чтобы окликнуть ее и сказать, что герр Редвуд просил ее зайти к нему. Раздумывая на ходу о том, что он уже сравнительно давно не вызывал ее к себе, Лесли с ощущением некоторой нервозности, поспешила к его кабинету. Может быть он собирался сказать ей о том, что они с Деборой решили забыть о прошлом и начать все сначала, а может быть он - какая нелепая мысль!
– тоже решил поискать себе утешения на стороне? Чувствуя, как бешенно колотится сердце в груди, она постучала в дверь и вошла.
Филип вышел к ней навстречу, поднявшись из-за своего письменного стола. Лицо его было залито сероватой бледностью, а глаза казались безжизненными.
– Я вовсе не имел в виду, что ты должна прийти непременно, сей момент. Этот вопрос можно было бы вполне отложить и до утра.
– А в чем все-таки дело?
– спокойно поинтересовалась Лесли, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения.
Приняв ее тон, он снова сел за свой стол, сложив руки на груди.
– Сегодня вечером мне звонил Каспер.