Любовь и картошка

Киселев Владимир Леонтьевич

Сережа с Васей тоже попробовали жареную беззубку. Съели по маленькому кусочку. Из интереса. Показалось жестко и непривычно. И запах какой-то...

— Вы, Павел Михайлович, устриц никогда не пробовали? — спросил Сережа у председателя.

— Нет. Не случалось.

— А ведь и это пластинчатожаберные, как беззубки,— щегольнул Сережа своим знанием зоологии.— Только морские. И устриц, пишут, к тому же еще и живыми едят.

Павел Михайлович посмотрел на Сережу яростно и изумленно, вскочил из-за стола и грузно побежал к двери. Спустя минутку за ним помчался Вася. А за Васей и Сережа. И все они за домом,

в саду, под яблонями, в разных концах извергли из себя жареную беззубку.

— Как видишь,— сказал Ин,— одному кажется вкусным одно, другому — другое. А в самом деле важно, сколько калорий в этой еде, каково содержание незаменимых белков, достаточно ли там витаминов и прочего.

— Так в чем же цель жизни? — напомнил Сережа.

— Цель жизни? Так ведь это очень просто.— В голосе Ина снова послышалась улыбка.— На разных планетах разные основы жизни. У нас, альдебаранцев, есть соседи, у которых основой жизни являются фторорганические соединения. Но везде, где имеется разумная жизнь, во всей бесконечной Вселенной, цель жизни, ее смысл видят в одном: в правде и красоте, в счастье и добре... Везде уважают труд, ценят честность, верность слову, презирают бессмысленную жестокость, угодничество, карьеризм, бесчеловечность, везде не терпят клеветы, воровства, хулиганства, издевательства сильного над слабым.

— Если это так,— возразил Сережа,— то откуда же тогда берутся и воровство, и угодничество, и клевета, и бесчеловечность?

— Это остатки тех времен, когда жизнь на вашей планете уже долго существовала, но еще не была разумной,— уверенно ответил инопланетянин.— Этих остатков у вас будет все меньше. Пока они совсем не исчезнут.

Глава одиннадцатая

НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

Павел Михайлович сам водил положенную ему но должности машину. Называл он ее «козликом», как звали в старину железные «газики», но это была новая добротная машина, которая шла по грунтовым дорогам, по бездорожью, надежная, безотказная, простая. «А все-таки далеко ей до багги Володи Бондарчука,— отметил про себя Сережа.— Тому только крыльев не хватает».

Водителей для обслуживания легковых машин Павел Михайлович не признавал.

«Расточительство это,— говорил он,— и глупость. Ну, если человек калека... А если есть руки-ноги и, главное, голова на плечах, так можешь сам научиться управлять».

Когда же дело доходило до смазки, до предупредительного ремонта, Павел Михайлович в колхозный гараж не обращался, а собирал школьников вроде Сережи, Олега, Васи и сам вместе с ними копался в моторе, монтировал шины.

Сереже хотелось заглянуть под капот — сменил ли Павел Михайлович генератор, как он, Сережа, ему советовал. Но он не стал поднимать капот. Он спешил. Ему было интересно, что за письмо привез председатель. Он прочел на конверте: «Джерард Макхью». А кто такой Макхью, Сережа хорошо знал.

Когда Сережа вернулся, Алла Кондратьевна посмотрела на его разгоряченное, покрасневшее лицо и с досадой сказала председателю:

— Написали бы лучше этому Макхью не про гуминовую кислоту, а про то, что этот лоботряс с машиной сделал.

— А что с машиной?

Генерал Кузнецов заметил, как напрягся

Сережа, как сердито посмотрела на Аллу Кондратьевну Наташа, и вмешался:

— Главное — сам вернулся. Не на буксире... Фару разбил. Это чепуха.

— Понятно,— решил Павел Михайлович.— Читай, Серега.

Наташа улыбнулась задорно и бесшабашно:

— Кто? Он? Этот отличник?.. Давайте я прочту. Он каждое третье слово будет спрашивать.

Она взяла у Сережи конверт, вынула письмо, просмотрела его и бойко, уверенно прочла:

— «Дорогой мистер Кулиш! Мне доверена высокая честь известить вас, что за выдающиеся успехи в науке вам присвоено звание рыцаря ордена Бульбы».

Сережа смотрел на Наташу изумленно и растерянно. Он даже рот раскрыл. Генерал Кузнецов и Анна Васильевна переглянулись.

— «По уставу ордена,— так же уверенно продолжала Наташа,— вы обязаны танцевать первый танец с английской королевой на королевском балу в Букингемском дворце. Посылаю вам пригласительные билеты. Пароль ~-«Алая роза», отзыв — «Картошка». Наташа оторвалась от письма:

— Где же пригласительные, Павел Михайлович?

— Наверное, в папке остались,— ответил председатель.— Две штуки. Серега, ты с кем поедешь? — спросил он быстро и решительно.— С той беленькой? В очках?

— Ни за что! — горячо возразила Наташа.— Я с ним поеду... Только это ведь королевский бал... Что я надену?

— Действительно, это вопрос непростой,— задумался председатель.— Ну, Сережке мы в самодеятельности фрак возьмем. А тебе придется новое шить.

— Во дворец небось женский пол в портках не пускают,— улыбнулся Матвей Петрович своей некрасивой улыбкой.— А, Кондратьевна?

— Меня пустят,— вызывающе сказала Наташа.

— Наташа! — одернула ее Анна Васильевна.— Что за шуточки?..

Алла Кондратьевна удивленно посмотрела на Анну Васильевну и рассмеялась:

— А я-то уши развесила.

— Что там, в самом деле? Прочти, Наташа,— предложил генерал Кузнецов.

— Текст тут какой-то трудный, — спасовала Наташа. Сережа растерянно и обиженно переводил взгляд с

Наташи на председателя и с председателя на Наташу. Все это у них получилось так ловко, будто они заранее сговорились.

— Орден Бульбы,— хохотнул Павел Михайлович.— Ну, Наташа, утешила. Ты, Серега, не обижайся... Ладно, давай-ка я прочту.

Он взял у Наташи письмо и стал переводить его, спотыкаясь, повторяя некоторые слова:

— «Мистер Кулиш. Ваши...» Эти... ну, как это сказать?.. «Ваши усилия и ваши результаты заслуживают самого высокого уважения. А правильнее перевести — почтения. Хорошо, что вы так много успеваете. В связи с этим, как старый... как старший коллега, хочу поделиться с вами некоторыми мыслями. Вернее, перевести, некоторыми соображениями. Селекционер, если он хочет чего-либо достичь, должен жить и работать, как стрела в полете. Вам будут говорить: не торопитесь, у вас вся жизнь впереди. Это неверно. Мы должны торопиться. Вам будут говорить: получайте в школе высшие баллы... Ну, если это на ваш язык перевести, пятерки. И это неверно. Не обращайте внимания на школьные баллы. Пускай ничто не отвлекает вас от нашего дела...» — Павел Михайлович поднял голову от письма и с горечью перебил сам себя: — Правильно пишет. Ушел бы я раньше... А теперь... Какая нз меня стрела эта самая... Ой, мудрый старик.