Любовь и картошка

Киселев Владимир Леонтьевич

— Ай-ай-ай, — сказал в ответ Сережа и взял с прилавка апельсин.— Спасибо.

Придерживаемый с обеих сторон Наташей и Олегом, Сережа продолжал путь.

— Груши!.. Яблоки!..— Сережа чуть наклонился, принюхался.— Пепин шафранный.

— Ну черт! — удивился Олег.— Даже сорт определил. Все. Сдаюсь.

На столе лежали золотисто-желтые с румянцем яблоки.

— Факт — пепин шафранный,— торжествовал Сережа.

И сразу же растерянно поздоровался: — Здравствуйте! — А отойдя на несколько шагов,

обернулся.

Пенни шафранный продавала теща кладовщика Слесаренко, высокая и худая, как жердь, баба Груша.

— Интересно,— недовольно сказал Олег.— С каких это пор на тополях яблоки растут?

— И ведь в первый раз уродил у нас пепин шафранный,— ответил Сережа.

— Где? — спросила Наташа.

— Понятно, где. В колхозном саду.

— Ребята,— напомнила Наташа.— А мороженое?

И они отправились в стеклянный, прозрачный, как аквариум, павильон «Воды — мороженое».

— По двести граммов! Шоколадного! — потребовал Сережа у официантки.— Я угощаю,— сказал он друзьям.

— У меня есть деньги,— нерешительно возразил Олег.

— Тогда мне — триста,— решил Сережа.— И три бутылки ситро. А фрукты у нас свои.— Он положил на стол апельсин и сказал доверительно, как говорят о чем-то важном и секретном: — Если я стану министром, на завтрак я буду есть только мороженое.

— А на обед? — спросил Олег.

— И на обед. И на ужин. В киножурнале показывали, что мороженое просто начинено калориями. И главное — вкусно.

— Три раза в день по триста граммов — это в месяц пятьдесят четыре рубля,— подсчитал Олег.— Плюс ситро по двадцать копеек. Тоже три раза в день. Это и министерской зарплаты не хватит.

— Так ведь Сережа у нас будет две зарплаты получать,— улыбнулась Наташа.

— Почему? — удивился Сережа.

— Ведь ты сам говорил. По дороге. Одну — как следователь, а другую — как ищейка.

Сережа и Олег принялись за мороженое так энергично, будто соревновались, кто быстрее с ним справится, а Наташа время от времени просила: «Ешьте медленнее, я не успеваю». Они съели все мороженое и выпили все ситро и снова пошли на базар.

— Ребята,— сказал Сережа.— Вы смотрите, как нашу картошку берут!

Перед выходящим прямо на рынок широким окном зеленого дощатого павильона толпились люди. Некоторые покупали картошку мешками и тут же грузили ее в коляски мотоциклов, в «Москвичи», в «Жигули». Уж что-что, а продавать картошку Щербатиха умела.

Сбоку перед овощным павильоном, на табурете, застеленном, вышитым полотенцем, стояла электрическая плитка. Провод от нее тянулся в павильон. На плитке большая белая эмалированная кастрюля. Рядом солонка с мелко размолотой солью и чайная ложечка.

— Сначала попробуйте, потом покупайте,— требовала от покупателей Щербатиха.— Кто не попробует, тому не продам.

На

ней был чистый белый халат, на голове яркая косынка, и разговаривала она бойко и весело.

В кастрюле картошка варилась на пару. Покупатель брал клубень, разламывал, и он снежно сверкал на изломе и выглядел так аппетитно, что тот, кто собирался купить только килограмм-другой картошки на обед, не мог удержаться и брал в пять, а то и в десять раз больше, чем думал взять вначале.

— Смотри, Наташа, — потянул Наташу за руку Олег.— Серега, — шепотом позвал он Сережу.

Сережа оглянулся. Олег указал глазами на две авоськи, которые медленно раскачивались в руках их владелиц. Из одной высовывал голову здоровенный петух. В другой на яблоках и сливах сверху лежал виноград. Когда авоськи сближались, петух метко клевал ягоды. Судя по обглоданной кисти, занимался он этим делом уже довольно продолжительное время.

Ребята прислушались: две районные дамы в совершенно одинаковых шерстяных трикотажных костюмах, только на одной василькового цвета, а на другой темно-малинового, делились новостями.

Сережа отвернулся, зажал рот рукой.

Рядом с рынком весной, к Первому мая, открыли новый большой Дом торговли с окнами-витринами во всю стену. На первом этаже — гастроном, на втором этаже — универмаг. Олег потащил Наташу и Сережу к отделу, где продавали ткани. На прилавке лежали тугие рулоны.

— Почем этот ситец? — спросил Олег, ощупывая ткань.

— Рубль десять,— недовольно ответила продавщица, девчонка, на вид ничуть не старше Олега.

— Наташа,— спросил Олег,— маме на платье пойдет?

— Может, поярче чего-нибудь?

— Ты скажешь! Зачем маме поярче?.. Дай мне четыре метра... Какая у него ширина?

— Я с вами на брудершафт не переходила,— все так же недовольно сказала продавщица.— Восемьдесят.

Олег посмотрел на нее озадаченно.

— Тогда дайте три с половиной.

Затем они пошли к галантерейному отделу.

— Детские носки-гольфики есть? — спросил Олег у маленькой, худенькой старушки продавщицы.

— На какой тебе возраст?

— На двенадцать.

— Есть. Семьдесят копеек.

— Покажите.— Олег внимательно осмотрел высокие носки, даже натянул на руку.— Дайте мне четыре пары.

— Наконец и оптовый покупатель,— улыбнулась продавщица.

— Зачем тебе столько? — спросила Наташа.

— Порвется носок — из другой пары можно взять. Пока мать починит. И ноги у них одинаковые, что у Людки, что у Ромася.

Пока Олег ходил платить деньги в кассу, Наташа увидела под стеклянным прилавком ценное украшение из позолоченного, так называемого анодированного алюминия на алюминиевой же цепочке. Нефертити. Профиль.