Любовь и ненависть
Шрифт:
категория холуев - сверхлакеи, у которых подобострастие
перешло в обожание, а страх в тупоумие. Такие опасны. В
моих "Американских записках" была фраза "русская классика".
В последнем слоге машинистка сделала опечатку: вместо "к"
написала "р". Так и прошло это бессмысленное слово в
журнале - "классира", никто не осмелился спросить у автора,
что это значит, никто не решился показать себя неграмотным.
И все же, я повторяю, даже сверхлакеи
принципиальные патриоты, от которых в редакции я начисто
избавился. Мне пришлось полностью поменять аппарат.
"Кадры решают все". Это кто-то мудро сказал. Аппарат должен
работать в унисон руководителю. Я подобрал - вернее, это
сделал Гриша Кашеваров - своих единомышленников, начиная
от курьера и кончая ответственным секретарем.
О, Гриша отлично понимает, что такое кадры. Вот он, мой
первый заместитель, приземистый, невысокого роста,
широколицый, с неизменными привычками, положил мне на
стол верстку, бесшумно опустился в кресло и, глядя в листок
машинописи, заговорил:
– Я хотел посоветоваться по плану следующего номера.
Есть сложности.
– Давай докладывай. Будем решать.
– На открытие предлагается рассказ Самойлова
"Совесть". Вопросы морали. Написан тонко, изящно. Есть
изюминка. Товарищи считают, что он вызовет разговор.
– Дальше?..
– Стихи. Отдел поэзии порадовал нас...
Пока он говорил, чем порадовал нас отдел поэзии, я в
лежащей передо мной верстке вычитал такие строки:
Когда пылает грудь и воздух льется в струны,
И с веком укреплю пронзительное сходство,
Тогда мой мозг летит в неведомые страны
В надежде обрести в тех землях первородство.
– Ничего не понимаю, - сказал я и вслух прочитал ему эту
заумь.
– Что поэт хотел сказать?
– Тут, насколько я смыслю, - с апломбом ответил Гриша, -
выражены чувства.
– Чувства? Это уже неплохо - коль есть чувства, мысль
не обязательна. Давай дальше. Что по отделу критики?
– Полемическая статья о военно-патриотической теме.
Военная печать обругала две великолепные книги, обвинила
авторов в принижении и оскорблении военного подвига. Мы же
говорим об этих книгах как о высокохудожественных
произведениях, о психологической достоверности деталей.
Словом, статья острая, боевая. Кстати, поступило письмо от
одного сержанта из ракетных войск. Он пишет, что их
политработник приказал уничтожить номера нашего журнала, в
которых опубликован роман "Мертвые молчат". Они считают
этот роман антипатриотическим, кощунственным и вредным.
Факт
– Хорошо, давай дальше. Что по отделу очерка и
публицистики?
– Предлагается очерк о молодежном кафе "Золотая
юность" и записки старого дипломата.
Я вспомнил свое обещание Евгению Евгеньевичу: это
был мой старый не оплаченный долг, и я сказал:
– В номер обязательно нужно поставить очерк об
академике Двине. Закажите писателю. Пусть напишет яркий
портрет. Старик, вероятно, Нобелевскую премию получит.
Потом срочно, немедленно нужна разгромная статья о
памятнике Кутузову для Москвы. Пошлем досылом в
очередной номер. Придется переверстать.
Гриша ничего не знал об этом деле и удивленно поднял
свои преданные оливковые глаза.
– Я не в курсе, Марат Степанович. Что, открывается
памятник Кутузову?
– Не нужно, чтоб он открывался. Надоели эти
старомодные мерины с бронзовыми всадниками-богатырями.
Кстати, и о Долгоруком еще раз надо будет сказать. В той же
статье. Свяжитесь с архитектором Крымовым. Статья у него
готова. Пусть сделает вставку о Долгоруком. Один абзац. И
посылайте в набор.
Ломка сверстанного номера всегда приводила
Кашеварова в состояние шока. Длинная ухмылка скривила его
губы, он почесал затылок, пожал плечами, поводил руками,
размышляя сам с собой:
– А за счет чего? Что-то надо снимать.
– Снимайте "Скандинавский калейдоскоп" Румянцева.
– Снять Гомера?!
– Брови Кашеварова вскочили на лоб и
слились с волосами, ястребиные глаза округлились и
выкатились. Но это актерство, нарочитая развязность и
небрежность его манер меня не смущали.
– Ничего, переживет. Дадим в следующий номер, -
успокоил я. Но мой совет, в сущности, не давал выхода из
положения. Гриша снова почесал затылок и мрачно
проговорил:
– Марат Степанович, следующий номер и так через край.
Если учесть очерк о Двине, то придется снять рассказ
Самойлова. А жаль, отличный рассказ.
– Снимите очерк о кафе "Золотая юность", - необдуманно
подсказал я.
– Это невозможно, - замотал лохматой головой Гриша.
–
Дело в том, что кой-кому эти кафе уже пришлись не по душе.
Мол, сборище подонков и тунеядцев и тому подобные
возгласы уже слышатся с разных сторон. "Золотой юностью"
уже занялась милиция. Суют нос явно не в свое дело.
– Кто автор очерка о "Золотой юности"? Или как его еще