Любовь и ненависть
Шрифт:
торопливо выкладываю свои нужды и просьбы. Он слушает
меня внимательно, сидит неподвижно и смотрит мне прямо в
лицо. А потом вдруг:
– Вас кто-нибудь ждет?
– Нет, - отвечаю удивленно.
– А куда вы так спешите - тысячу слов в минуту? У нас с
вами в запасе еще сто лет на двоих.
– Вы оптимист, - говорю я ему.
– Если вы со мной не согласны, тогда какой же вы
доктор? Человек должен жить без докторов сто лет, а с
помощью и все сто пятьдесят.
Я достала приготовленное мною заявление, в котором
были изложены все мои просьбы. Он взял карандаш,
подчеркнул самое главное и вернул мне заявление обратно со
словами:
– Все, что вы просите, сделаем. А бумажку заберите. Не
люблю этой канцелярщины.
Неожиданно он протянул свою крепкую руку через стол,
положил на мою руку и, не сводя с меня тихого упрямого
взгляда, сказал негромко, но внушительно:
– И вообще, прошу вас, заходите в любой час дня и ночи
– отказа не будет. Можете мной располагать. Председатель
всегда к вашим услугам.
Я поблагодарила и собралась уйти. Он сам на прощание
первым протянул мне руку, крепко сжал ее, задержал в своей
руке и спросил:
– Вас там хозяева ваши по квартире не обижают? Не
стесняете их? А то переезжайте ко мне - у меня дом
совершенно пустой. Как-нибудь уживемся.
Это неожиданное предложение, прозвучавшее так просто
и естественно, привело меня в растерянность, я даже
возмутиться не успела. Просто ушла, ничего не сказав ему. Я
долго не могла понять: что это - нахальство или "простота
душевная".
Слово свое Новоселищев сдержал: был произведен
довольно быстрый ремонт больницы, заготовлены дрова -
словом, сделано все, о чем я просила, и даже сверх того. Я
чувствовала, что председатель оказывает мне больше
внимания, чем положено по моей должности. Раза два он
заходил в больницу, смотрел, "как мы живем",
поинтересовался, не нуждается ли в чем доктор. Нет, я ни в
чем не нуждалась.
– Ч-то ж не заходите? В канцелярию, а то просто домой,
посмотрите, как живут руководящие товарищи. Поскучаем
вместе.
– А мне не скучно, - ответила я.
– А вы все-таки зашли бы.
– Предлога нет, - шутя сказала я.
– Вот когда заболеете...
Примерно через месяц в субботу вечером ко мне на
квартиру забежал соседний паренек:
– Ирина Дмитриевна, вас председатель просит зайти. Он
заболел. Дома лежит.
– Что с ним?
Паренек пожал плечами, сказал равнодушно:
– Не знаю.
– И
Я быстро оделась, взяла свой чемоданчик и,
предупредив Лиду, что я ушла к больному председателю,
вышла на улицу. Стояла полярная ночь, с моря дул ветер,
падал сырой снег. Было томно, лишь в бухте, в центре
поселка, возле клуба да у зданий научно-исследовательского
института горело несколько лампочек. Их матовый неяркий
свет с трудом пробивал пелену падающего снега. И хотя не
светил, но был своего рода ориентиром-маяком. Я довольно
легко нашла дом председателя - деревянный, добротно
срубленный, крытый шифером, он стоял недалеко от сельского
клуба. В занавешенных, окнах горел свет. Дверь не была
заперта. Я надеялась увидеть больного лежащим в постели. А
он, одетый по-домашнему, в темно-синем морском кителе,
расстегнутом так, что была видна полосатая тельняшка, сидел
один у стола, на котором горделиво возвышались две бутылки:
неоткрытая - шампанского и открытая - водки. Кроме того, тут
же в тарелках стояла всякая чисто оленецкая закуска: семга
собственного засола, нарезанная неумело, толстыми кусками,
маринованные грибы, засахаренная морошка, рыбные и
мясные консервы, колбаса, корейка, сыр - словом, весь
ассортимент нашего магазина. Нетрудно было догадаться о
наивной хитрости председателя: врачу здесь решительно
нечего было делать. Он ждал женщину. "А ведь это я случайно
подала ему такую мысль, когда сказала, что могу навестить
лишь больного", - мелькнуло в сознании, и я невольно
улыбнулась. Он, наверно, не так понял мою улыбку, поднялся
навстречу, нарочито развязно сказал, чтобы скрыть
неловкость:
– Все-таки пришли навестить больного. Спасибо,
уважаемый доктор, милости прошу, раздевайтесь и
присаживайтесь к столу.
Он не суетился, жесты его были спокойны и уверенны, и
это невозмутимое спокойствие, как ни странно, действовало в
какой-то мере обезоруживающе.
– Постойте, постойте!
– решительно воспротивилась я.
–
Что все это значит? Мне сказали, что вы больны, а я пока что
вижу совсем обратное.
– Увидите, все увидите. Я действительно болен. Только
вы не волнуйтесь, не возмущайтесь. И разрешите мне за вами
поухаживать.
Он довольно проворно помог мне снять пальто и опять
пригласил сесть. Я наотрез отказалась.
– Вы сначала объясните, что все это значит?
– я кивнула