Любовь и ненависть
Шрифт:
на стол.
– Это значит, что мы с вами сейчас выпьем и закусим, а
потом поговорим о болезни. О моей болезни, - повторил он с
неизменным спокойствием и вполне серьезно.
– Ну, если вы действительно больны, то, может быть, мы
поступим наоборот, - сказала я, несколько теряясь, - сначала
поговорим о болезни.
– А потом закусим?..
– добавил он.
– Там видно будет. Все зависит от состояния больного.
– Хорошо, пусть
– Он вздохнул, опустил глаза, что-то
соображая, продолжал: - А вы все-таки присядьте. И поставьте
подальше свой чемоданчик. Тут градусники и прочие ваши
причиндалы не пригодятся.
– Вот даже как!
– Я села.
– А все-таки?
– Душа у меня болит, уважаемый доктор, - сказал он
тихо, с трагическими нотками и посмотрел на меня взглядом,
полным бездонной тоски.
– Понимаете, ду-ша-а.
– Случай действительно из редчайших. Тут медицина
бессильна, и я вам ничем не могу помочь, - стараясь говорить
полусерьезно, но строго, сказала я. Можно было подняться и
быстро уйти. Но я не спешила: чисто женское любопытство,
что ли, задерживало меня: что же будет дальше? - Тогда
скажите, больной, где, по-вашему, причина болезни?
– Пусть врачи ищут причины болезней, это их дело, а вам
я скажу не как врачу, а как женщине, потому что ждал вас не
как врача, нет. Я ждал человека. Очень хорошего человека,
красивую женщину. Я вам скажу, только вы послушайте меня,
не перебивайте. Может, выпьем для настроения?
– Нет-нет, я пить не буду, - запротестовала я, но он, не
обращая на меня внимания, выстрелил шампанским в потолок
и, поливая деревянный, не очень чистый пол, наполнил
граненый стакан и подал его мне. В другой стакан налил водки.
– Выпьем за ваше здоровье, дорогой доктор, за то, чтобы
вы здесь жили не тужили.
Он залпом опрокинул стакан и закусил семгой. Я пить не
стала. - Что же вы, пейте быстрей, пока все градусы не
убежали. Шампанское положено пить, пока оно шипит, -
настойчиво предлагал он.
– Ну что ж, как хотите, насиловать не
могу. Брезгуете компанией? Понимаю, не то общество.
– Да просто я не привыкла к такому. .
– резко ответила я и
подумала: какой нахал. Противно, грубо. Увидел смазливую
одинокую женщину и решил приволокнуться. Да еще как -
сразу быка за рога, без всяких там увертюр. Начальство, мол.
Вызвал, приказал.
– Вот-вот, вы не привыкли. А мы запросто, мы люди
обыкновенные, серые, - произнес он, и, как мне показалось,
еще с упреком.
Хамье
женщинах? Разве я дала ему хоть какой-нибудь повод? В нем
скот заговорил, а тоже оправдание придумал - "душа болит".
Кажется, мое любопытство кончилось, на смену ему пришло
возмущение. Но... ненадолго. Новоселищев поднялся и, глядя
в пол, заходил по комнате взад-вперед. Я спокойно наблюдала
за ним; ничего, кроме неприязни, я не испытывала к этому
человеку. Вдруг он резко повернулся и посмотрел на меня в
упор тяжелым взглядом: в глазах светилась и тихая затаенная
тоска, и неловкость рядом с чем-то невысказанным, и
укоризна, и еще бог знает что.
– У вас когда-нибудь болела душа, Ирина Дмитриевна?
Между прочим, он впервые назвал меня по имени и
отчеству. Я хотела было сказать: "Такая болезнь медицине
неведома", - но сейчас эти слова мне казались неуместны. Его
взгляд, такой правдивый, искренний, что-то всколыхнул и
перевернул во мне. Почему мы торопимся с выводами,
особенно когда решаем подумать о человеке плохо? Легче
всего унизить человека и таким образом доказать хотя бы
самой себе свое собственное превосходство. Наверно, в
каждом из нас сидит это самовлюбленное бесценное "я". "Я
выше вас, я лучше, я умней". Почему-то именно в эту минуту
мне вспомнились советы Максима Горького искать в человеке,
видеть в нем всегда хорошее. И я вместо возмущения сказала
ему довольно дружелюбно:
– Сядьте, Михаил Петрович, и расскажите, что с вами
происходит?
– Хорошо, только давайте выпьем сначала.
– Почему вы так много пьете?
– Вы первый человек, который спрашивает меня об этом
вот так прямо, - сообщил он и, кажется, рад был моему
вопросу.
– А другие так: осуждают, пьет, мол, Новоселищев. А
почему пьет? Давно ли пьет? Что с человеком? Никто не
поинтересовался, как живет председатель. Все идут с
жалобами, с просьбами. К кому? К председателю. А мне к кому
пойти? - Он остановился у стола и налил себе водки, но
немного. Поднял стакан и продолжал, глядя мне прямо в глаза:
– Знаете, Ирина Дмитриевна, с тех пор как ушла от меня жена,
этот порог не переступала женская нога. А ведь мне и сорока
еще нет. . Ваше здоровье, Ирина Дмитриевна.
Ему вовсе не хотелось пить, и он почти насиловал себя.
Я остановила его:
– Не пейте, Михаил Петрович, не надо. Я прошу вас.