Любовь инженера Изотова
Шрифт:
Теперь в редкие свободные вечера Алексей не убегал, а садился с отцом на диван и слушал: о сдаче объекта - жилого дома, о мошенничестве кладовщицы, о неувязках штатного расписания. Отец, как всегда, никого не винил, никого не ругал, но он словно жаловался своему взрослому, умному сыну на бесконечные неприятности, потому что строить в те годы было трудно.
– Папочка, только не попади под суд, - говорила Лена, услышав об очередной неприятности отца.
– Не попади, - усмехался отец, и его голубые глаза за стеклами роговых очков смотрели весело и добродушно.
– Попробуй не попади.
Казалось, все его усилия сводились к тому, чтобы что-то, все-таки выстроить и не попасть под суд.
Последнее
Вера Алексеевна слушала эти слова с насмешливой улыбкой, она была городской человек и не понимала стремлений мужа, а если Вера Алексеевна не понимала, то она и не одобряла. А если она не одобряла, то выражала это резко и прямо.
– Все от лени, - говорила Вера Алексеевна.
Ликвидация безграмотности в стране волновала в свое время Веру Алексеевну куда больше, чем здоровье мужа. О своем она вообще никогда не думала. "А, - говорила она, - болеть будем потом. Сейчас надо дело делать". Она была воспитана эпохой, ни одна заметка в газете не ускользала от ее внимания, но она многое не знала, например о своей дочери, которую очень любила.
"Человек красив тогда, когда красива его душа", - повторяла часто Вера Алексеевна. Поэтому, вероятно, ее дети ходили до школы в страшенных одеяниях. У Лены было бесформенное красное платье, у Алексея - фланелевый лилово-коричневый костюмчик. Вера Алексеевна покупала на свободные деньги книги, чтобы отсылать их во вновь организующуюся подшефную библиотеку одной подмосковной деревни. "Тебе, - с укоризной говорила тетка, библиотека подшефная, а дети не подшефные", - и шила Алешеньке суконный костюмчик из своего старого платья, а Лену украшала воротничками и манжетами. Уютные, хорошо обставленные квартиры нравились Вере Алексеевне, но она разводила руками: откуда люди берут время и деньги? В этой семье могли десять лет ворчать и сердиться из-за сломанного дивана или колченогого стола, но не было никого, кто починил бы их. Никто не мог купить люстру, никто не мог повесить шторы на окна. Зато всегда находилось место для того, кто нуждался в ночлеге. Эти так называемые ночевальщики постоянно наводняли квартиру Изотовых. С ночевальщиками доходило до анекдота. Однажды был обнаружен совершенно незнакомый человек. Кто-то его прислал, Вера Алексеевна не поняла кто, из деликатности постеснялась уточнить. Явился он поздно вечером, его накормили супом и тушеным мясом, уложили спать на старом диване, он все порывался рассказать про какую-то стерву Люсю, а наутро тетя дозналась, что никто его не знает и он никого не знает. Все-таки его пожалели, не прогнали, он беззаботно прожил еще три дня и уехал к себе в Самарканд, очень довольный московским гостеприимством.
Так существовала семья. Старенькая тетя Надя с утра до ночи ходила открывать и закрывать двери, варила борщ и громко вздыхала, видя, как все торопятся поскорее уйти, убежать по нескончаемым делам, подгоняемые невидимой силой - собственным беспокойством.
Тетя Надя была очень маленького роста и толстая, с пышными, непоседевшими волосами, розовощекая, с крошечными руками и ногами. Она любила наряжаться, печь пироги, читать книги, лечиться и лечить других. Из одежды она любила блузы с длинными рукавами, перламутровыми пуговицами и черными бантиками, вязанные крючком кофты и фетровые береты. Любила сладкие пироги, книги про любовь и лекарства без разбору: и порошки, и пилюли, и микстуры. Тетя Надя пела цыганские романсы,
Жизнь семьи, с точки зрения тети Нади, шла неладно. Верой Алексеевной тетя была давно недовольна. Как Вера Алексеевна курила, как нервно и быстро разговаривала, и любила говорить неприятные вещи, как надрывно работала - все это тете не нравилось. Выглядела Вера Алексеевна ужасно, у тети кожа на лице была лучше и морщин было меньше. Лена была слишком насмешлива и плохо - неправильно - воспитывала своего ребенка, то есть никак его не воспитывала. За Алексея тете Наде было обидно. В войну, когда она жила вместе с ним на заводе, Алешенька был главным инженером, у него было положение, а после войны - ничего. Потом Алешеньку назначили директором; немного времени прошло - бац!
– его сняли, обидели несправедливо. Давно пора ему жениться.
7
И вдруг Алексей сказал: "Завтра к нам придет Тася".
Хотел сказать "моя девушка" - это звучало слишком современно. "Моя невеста" - слишком старомодно. "Моя будущая жена" было бы правильно, но Алексей не сказал этого.
"Может быть, опять ненастоящая", - подумала тетя Надя.
Когда на следующий день раздался звонок и тетя Надя открыла дверь и увидела Тасю, невысокую, нахмуренную, беленькую девушку, она сразу поняла, что - настоящая.
И начала волноваться. За Тасей стоял Алексей и улыбался тетке. Толстенькая старушка церемонно пригласила гостью войти.
Тася была особенно гладко причесана, волосы лежали как золотой шлем, у нее были подмазаны губы, на пальце - кольцо с лиловым камнем, которого Алексей раньше не видел. Она держалась прямо и протопала в комнату на негнущихся ногах, с лицом испуганным и высокомерным.
В столовой, склонившись над журналом "Хирургия", уже сидела Лена в новом зеленом платье, в котором она выглядела еще толще, чем обычно. У Лены в глазах светилось любопытство, а улыбка была неестественная. Она с разбегу стала что-то рассказывать о сыне, заполняя громким голосом все паузы, которые могли возникнуть.
Тася вежливо поддержала разговор и что-то рассказала о своих двоюродных племянниках.
"Их надо выручать", - решил Алексей и спросил:
– Что новенького у Склифосовского?..
Лена все так же возбужденно и неинтересно описала свою последнюю операцию. Тася задала несколько медицинских вопросов. Алексей рассказал глупейший анекдот и пошел за матерью в надежде, что она поможет.
Вера Алексеевна сидела у себя в комнате и зашивала чулок.
Алексей спросил:
– Мама, ну что же ты?
Вера Алексеевна в ответ крикнула:
– Не могу же я выходить в рваном чулке!
"Наша семейка со странностями", - подумал Алексей.
Правильнее всего было бы сейчас выпить водки. Но водки не нашлось, тетя Надя купила только сладкого вина.
"Та-ак, - сказал себе Алексей, - еще лучше".
Вера Алексеевна вышла с папиросой и стала говорить о том, что не понимает "веяний времени". Это была ее худшая тема.
– Очевидно, мы стали стары, пора на свалку...
– Мама!
– взмолилась Лена.
– А какие такие особенные веяния?
– спросил Алексей.
– Мещанства много развелось. Мы когда-то плевали на удобства, ели картошку с селедкой, носили баретки и были счастливы.
Тася молчала. Она, конечно, не ожидала такого приема, да и Алексей никак не предполагал, что так получится.
Лена сказала примиряюще:
– Мамочка, времена меняются...
– Я и говорю, что меняются. Только не затыкайте мне глотку.
– Выйди, - шепнула Лена Алексею, - и позови маму в другую комнату. Я с ней поговорю.