Любовь на Бродвее

Марти Беверли

Густая растительность вокруг маленькой террасы обеспечивала полную уединенность. После того как Сантьяго ушел, Джаффи сняла одежду и голышом нырнула в бассейн. Вода была тепловатой, и ее было слишком мало для настоящего плавания. Она могла только плескаться или лежать на воде. Выйдя из бассейна, Джаффи повязала хлопчатобумажный саронг, вошла в домик, включила вентилятор, села и решила почитать журналы, которые привезла с собой.

После завтрака она поспала часок. Затем снова пошла в бассейн. Вскоре подошло обеденное время. Скука была невыносимой,

еще хуже, чем в первый раз. Когда время подошло к десяти часам вечера, Джаффи распахнула дверь с чувством узника, услышавшего щелканье открываемого замка.

Стояла тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых и наполненная густыми ароматами. На небе светила оранжевая луна. Она бродила по извилистым тропинкам и очень радовалась, что оказалась за пределами своего домика.

— Джаффи? Это ты?

Она застыла.

— Мэтт?

— Да.

— Как ты нашел меня? Зачем?

— Я и не искал. Я вышел из своего домика погулять по саду.

— И что ты здесь делаешь?

— Ш-ш-ш. Уже начался комендантский час, и мы не должны здесь находиться. Джаффи, ты больна? Почему ты мне не сказала?

Он задавал вопросы так мягко, что она поняла: он ждет от нее откровений об ужасной болезни.

— Я здорова. Просто… нуждаюсь в отдыхе.

Он изучал ее лицо, стараясь понять, не лжет ли она ему.

— Ты уверена?

— Конечно. Нервы, вот и все. У меня была депрессия, как ты знаешь. Кто-то сказал мне, что здесь самое подходящее место для восстановления нервной системы. Минеральные воды, настойки из трав и тому подобное.

— Да, я слышал, что Сантьяго занимается и этим.

— Вот почему я здесь. А ты?

Вместо ответа он повел ее дальше по дорожке.

— Я нахожусь здесь уже десять дней и обнаружил щель в ограждении.

— Десять дней. С тех пор, как ты закрыл офис и отправился в отпуск?

— Да, — сказал он, но больше ничего не стал объяснять.

Они достигли стены. Как и все прочие, она была построена из самана, покрытого белой штукатуркой, но за переплетениями лозы виднелась небольшая брешь, закрытая кованой железной калиткой.

— Она заперта? — спросила Джаффи.

— Была заперта. Я взломал ее несколько дней назад. — Мэтт слегка приподнял калитку, вытащил ее из петель и открыл. — Давай сюда.

Они вышли на пыльную дорожку, по бокам которой рос низкий хилый кустарник, выделявшийся на фоне скудной растительности.

— Джунгли только внутри, — заметил Мэтт. — Эта дорожка ведет к пляжу. Будь осторожной, кажется, здесь не так уж часто ходят. Слишком много камней и ям. — Он взял ее за руку и повел вперед.

Они не разговаривали, пока не дошли до пляжа. Здесь царила блаженная прохлада. Слышен был только плеск волн, набегавших на берег. Они подошли к краю дюн и сели на песок.

— Думаю, настало время объясниться, — сказал Мэтт.

— Да, мне тоже так кажется.

— Я здесь с моей женой. Я женат уже с 1941 года.

Этого практически никто не знает.

— Но почему ты сделал из этого такой большой секрет? Почему в течение шести лет не мог рассказать мне?

— Если

уж рассказывать, то надо начинать с самого начала. Ты знаешь, где я вырос, Джаффи?

— Могу предположить. В Филадельфии, где-нибудь у Чесапикского залива, примерно в таком же месте, как это. Летние каникулы проводил на каком-нибудь озере, посещал Гротон или Чоэйт, затем Йельский или Принстонский университет. Но не Гарвард. Я из Бостона и хорошо отличаю тех, кто окончил Гарвардский университет. Ты учился в одном из старейших университетов Новой Англии, но уж точно не в Гарварде.

Мэтт тихо засмеялся:

— Значит, такую характеристику ты мне даешь?

— Да. Я составила ее, когда впервые пришла в твой офис.

— Ты ошиблась. Обвинитель терпит поражение, а обвиняемый выигрывает. Это всего лишь роль, Джаффи. Мне кажется, я сыграл ее достаточно хорошо. Я родился на Западной Сорок девятой улице, неподалеку от доков, которые больше известны как «Дьявольская кухня». Мой отец и моя мать не знали ничего, кроме бутылки. У меня есть брат, он гомосексуалист. Никто никогда не знал о нем и не узнает.

— Ты часто встречаешься со своим братом?

— Нет. Но когда это случается, мы ругаемся. Меня не волнуют его сексуальные пристрастия, но меня беспокоит образ его жизни. Это… жизнь на краю пропасти.

Не знаю, как еще ее назвать.

— Понимаю. А твоя мать?

— Она умерла. Смерть оказалась благодеянием для нее, меня и моего брата. Затем на сцене появляется главное действующее лицо, учитель средней школы в Колумбусе.

Некий мистер Дюрант. Он думал, что я такой же хулиган, сквернослов и безнравственный тип, как и остальные ребята в классе, но я оказался другим. Я кое-что соображал.

«Для тебя это большое счастье, маленькое дерьмо. Ты собираешься воспользоваться своими способностями или спустить их в унитаз?» Он отличался от других учителей, и я слушал его. Затем второй акт: на юридическом факультете Колумбийского университета.

Джаффи застыла на месте. Она не шевелилась и почти не дышала, пока он говорил. Во время наступившей паузы она не произнесла ни слова и лишь ждала, когда он продолжит.

Мэтт набрал горсть песка и пропускал его струйками сквозь пальцы. Луна уже поднялась высоко и потеряла оранжевую окраску, должно быть, было за полночь.

Он раскрыл ладонь и высыпал оставшийся песок, затем протянул руку и коснулся пальцами ее обнаженного бедра. Джаффи показалось, что ее кожу опалило огнем.

Вероятно, он почувствовал то же самое, так как отдернул руку, словно обжегся.

— Расскажи остальное, — попросила Джаффи. — Когда ты встретился со своей женой?

— В тридцать восьмом году, на первом курсе юридического факультета. Пэтси тоже была студенткой. Ни у кого из нас не было денег. Она тоже вышла из низов.

Я восхищался ею. Для женщины очень трудно выбраться из трущоб, особенно следуя тем путем, который она выбрала. Большинство девушек, мечтающих о лучшей жизни, стараются удачно выйти замуж, а Пэтси решила учиться.