Любовь на краю света

Крамер Ирмгард

— Не хотите ли вы прочесть лекцию о Пунических войнах мне? — спросила я, когда поняла, что больше не выдержу.

— Да, конечно, извините. Ах, бедняжка. Вы заскучали. Когда дело доходит до музыки, я едва могу остановиться. — И она сказала это так искренне, что я не стала возражать, а лишь улыбнулась. Она положила руку мне на спину и еще раз извинилась.

Я все еще не знала, сумасшедшая ли она или специально действует мне на нервы и смогу ли я с ней подружиться.

15

В бассейне Ной вел себя, как всегда, пренебрежительно. Он говорил только самое необходимое. Ничто в нем не выдавало желание встретиться со мной в полночь у

бука. В смятении я провела несколько минут на кровати, рассматривая отражение красного чемодана в зеркале, прислушиваясь к жуткому буйству ветра среди горных вершин, и спрашивала себя, действительно ли эта записка пришла от него. Возможно, он хотел написать что-то совершенно другое… или не знал, что эта записка лежит в книге. К тому же эти слова чем-то напомнили мне фразы из старых романов.

За ужином все снова собрались вместе. Ансельм выглядел немного растерянным.

— Суп! — воскликнул он в ужасе, после того как поставил каждому форель на гриле, и хлопнул себя по лбу.

— Вы забыли о супе? — спросила сестра так недоверчиво, как будто речь шла об исчезновении скалы.

Ансельм уже хотел отправиться на кухню, как вдруг Виктор сказал ему:

— Садись. Суп может подождать. Рыба — нет.

— Действительно, вы слишком много работаете, — сказала сестра Фиделис.

— Я уже предложила однажды свою помощь, — сказала я.

— Об этом даже речи быть не может.

Ансельм забрал у Ноя тарелку с рыбой, выбросил с нее кости и снова поставил перед ним.

— Рыба с глазами, — сказала я, заставляя себя сказать это восторженно, и скептически посмотрела на то, что лежало в моей тарелке. Все, что смотрело на меня, я ела не так охотно.

— Ансельм, вы не могли бы разделать рыбу для Ирины? — спросил Ной.

Вероятно, он мог слышать мысли или же втайне надеялся на то, что я подавлюсь костью. Ну да, тогда он вряд ли стал бы просить Ансельма о помощи. Он профессионально очистил мою рыбу от головы, глаз и костей. Кости он сложил на тарелке отдельно. Я не смотрела туда. Медленно я позволила себе положить в рот крошечный кусочек форели. На вкус она оказалась очень нежной и на самом деле необычной рыбой. Наверное, это была самая свежая форель, которую я когда-либо ела. Ансельм не притронулся ни к чему, как и всегда. Неудивительно, что костюм казался слишком большим на его костлявых плечах.

Суп мы ели в главном зале, что вызвало у сестры Фиделис улыбку. Она выглядела как ребенок, и я поняла, что в этот момент она при всех своих странностях нравилась мне.

— Никто не возражает, если десерт сегодня нам подадут на террасу? Вечер такой теплый.

Надеюсь, десерт не затянется до полуночи.

— А готов ли десерт? — спросил Ансельм, подмигивая.

— А вы остряк, — сказала сестра Фиделис.

Ной спрятал улыбку в салфетке.

— Я могу помочь? — спросила я еще раз.

Ансельм промолчал, но я последовала за ним на кухню. Там я была пока только один раз, и то недолго, когда искала Виктора.

Сводчатая каменная комната располагалась этажом ниже. Сквозь мансардные окна пробивалось вечернее солнце. Плита выглядела как старый кукольный домик: черно-белая шахматная плитка на полу. Половники, черпаки и сита всех размеров висели над плитой. Одна косичка чеснока. Горшок с топленым жиром. Лук в глиняном сосуде. Кухня словно дышала стариной и имела немного обшарпанный вид, но была оснащена с учетом всех пожеланий, которые только могли быть у шеф-повара. Ансельм был самым главным в этом люксовом ресторане — в этом я была теперь совершенно уверена. Так выглядело его царство. Сотни специй, большинство из которых вырастил, собрал и высушил он сам, были отсортированы по алфавиту и промаркированы тонким шрифтом: абсент, девясил, анис. Каждая вещь имела свое собственное место.

Всюду очень чисто. Осторожно, чтобы не обжечься, при помощи полотенца он достал сладко пахнущую вишней запеканку из печи.

— Как я могу помочь вам, Ирина?

— Вы уже давно здесь, на вилле? — спросила я.

Он посыпал запеканку сахарной пудрой, дал две прихватки и помог надеть их на руки.

— Шестнадцать с половиной, — сказал он, гремя посудой за моей спиной.

— Что шестнадцать с половиной?

— Я здесь шестнадцать с половиной лет. Должен быть кто-то, кто позаботится о благополучии Ноя.

Эта цифра привела меня в некоторое замешательство. Сестра Фиделис тоже была здесь шестнадцать с половиной лет. Это не могло быть случайным совпадением. Итак, я определила, Ною было примерно столько же лет. Они знали его, еще когда он был ребенком? Значит, что он живет здесь всю жизнь? Это было еще страшнее.

— Следи за тем, чтобы запеканка не упала. Я приготовил ее с любовью.

В присутствии сестры Фиделис он был со мной на «вы», а оставшись наедине — по-другому… Фрик-шоу.

На террасе все, кроме Ансельма, ели свежий вишневый пирог, которым я, хотя он имел небесный вкус, не могла толком насладиться. В моей голове никак не укладывалось, что они жили здесь столько лет. Передо мной все время вырисовывался образ рая в золотой клетке. Почему они выбрали для себя такой образ жизни? Вероятно, для того, чтобы повернуться спиной к миру, бушующему где-то вдалеке от них, позади высоких скал, ущелий и вод. Я должна признать, что идея ничего не знать о заботах мира была довольно привлекательной. О, спокойный мир. Спокойный, ложный мир. От чего ты скрываешься? Мои мысли были спутанными, вероятно, из-за жары. Я понимала, что мне плохо, чувствовала себя, как стриж без перьев, выпавший из гнезда, для которого любая помощь может оказаться слишком поздней. Я пыталась сконцентрироваться на своем дыхании и обрести почву под ногами.

Когда мы закончили, все ожидали того, что, как обычно, ровно в семь сестра Фиделис встанет и пойдет в библиотеку, куда вместе с ней, по обыкновению, отправится Ной. Но сегодня все было иначе. Из-за жары сестра Фиделис отказалась от обязательной программы, взялась за рукоделие и позволила Ансельму — «Но это действительно последнее, мой дорогой» — после всего остального налить себе горькой настойки, которую принес Ансельм и которая была очень полезна для пищеварения. Виктор играл в шахматы против Ноя. Как он мог знать положение фигур?

Кратко заметив, что я хотела бы еще немного почитать, я распрощалась.

— Нужно ли вам еще что-то? — спросил меня Ансельм. Я покачала головой и буквально убежала в дом, чувствуя себя незваным гостем, который помешал загадочной семейной идиллии.

Я просто не понимала этих людей. За исключением Виктора, который лишь однажды выезжал, чтобы отвезти мое письмо на почту, все всегда находились здесь. Или, возможно, я просто не знала, когда кто-то уезжал. Но что никто не приезжал сюда, это точно. Говорили они мало. Монахиня или читала лекцию, или с нежностью говорила о погоде. Ансельм ни о чем особенно не говорил, а больше слушал, прислуживал, варил и чистил и не уставал подчеркивать, что где-то чего-то постоянно не хватает и что он ничего не успевает. Виктор, который выделялся среди них, рассказывал о гнилых деревьях, сломанных заборах, короедах, форели, которая в этом году была особенно большой, или беспорядке, который снова учинили барсуки в лесу. Погруженный в себя, Ной также обычно предпочитал молчать. Ничто, казалось, не связывало их друг с другом. Казалось, каждый из них выполнял определенную функцию. Сестра Фиделис учила. Ансельм готовил и убирал. Виктор занимался лесом. А Ной? Который жил здесь. Наедине с этими тремя взрослыми людьми. Шестнадцать с половиной лет. Почему?