Любовь нас выбирает
Шрифт:
— Ма-а-аксим, — шепчет и хрипит.
Наращиваю темп, значительно ускоряюсь, теперь девчонка бьется щуплой спиной и своим затылком о дверь, затем вдруг утыкается в плечо и стонет, слышу лишь как тихо просит:
— Потерпи, потерпи, Максимочка, еще…
Ах, ты ж стерва! «Потерпи, Максимочка!» СКОЛЬКО?
— Сколько, — запыхавшись, но не останавливая своего таранящего движения, задаю вопрос, — сколько, сколько, Надежда? Как долго мне терпеть? Скажи, я потерплю…
Она, словно изнутри, взрывается, откидывается головой, закатывает глаза и сильно дергается в моих руках. Да чтоб меня! Не ожидал! Как быстро куклу накатило! Значит, и мой экстаз не за горами.
— Надя, извини, сейчас-сейчас — фактически выскакиваю из нее и вынужденно в свой кулак кончаю. — Успел! Твою мать!
Поддерживаю, фактически подпираю, вздрагивающую Прохорову всем своим телом у двери.
— Найденыш? Тшш! Ах, красивая какая! А когда кончаешь, просто-таки богиня.
— Ну, перестань, — слабенький удар по моему плечу. — Морозов! Перестань… Зверь! Зверь! Ты… Дикий! Ты — дикарь! Но, блин, Морозов, что мне делать? Макс, что? Молчишь, дышишь, трахаешь, а ведь я люблю тебя.
Плотоядно хищно ухмыляюсь, она же прохладными ладонями проходится по моим щекам, а затем подается вперед и прикладывается жаркими губами к моим сухим губам…
К дому Прохоровых добираемся поздно, к девяти часам вечера — думаю, там нас и не ждут уже особо, но Надька настойчиво тянет в гости, к своим.
— Ты уверена, что это вообще прилично? Может лучше позвонить и предупредить, что навестим их завтра? Поздновато…
— Завтра выходной — у родителей свои планы на субботу-воскресенье, а сегодня можно и подольше погулять. Не хнычь, как маленький ребенок! Ты ведь, да?
Пришлось! Естественно! Договорился с Олегом, что возьму себе два дня отгулов и по кукольной просьбе проведу их только с ней, в нашем доме. Живем с ней там сейчас, обитаем на той великолепной обустроенной площади, у ее деда, старика Прохорова. Спасибо ему за огромное жилое и отдаленное от людских глаз и молвы пространство. Там хорошо! Андрей был прав, когда утверждал, что это место создано исключительно для влюбленной пары.
— Остановите здесь, пожалуйста. У ворот, — Надька командует водителю. — Большое спасибо! Сколько с нас?
Расплачиваемся и выбираемся гуськом, друг за другом, из такси.
— Отец?
Замечаю на территории навороченного дома Прохоровых знакомую машину.
— Он что, тоже здесь?
— Понятия не имею, — сосредоточенно отвечает. — Папа сказал: «Приезжайте, я приготовил праздничный ужин». Я пыталась уточнить, что за праздник, он смеялся в трубку и говорил, что мама как-то агрессивно себя ведет и пытается ее у него вырвать, ему некогда, слишком долго объяснять — сами все увидим. И ты знаешь, — смущается, — я точно слышала там борьбу. Отец никогда не станет обманывать. Мама смеялась и кричала в трубку: «Надька, кукла, приезжай!».
— Надь, может неудобно, что я с тобой. Тетя Галя, наверное, не в курсе, — за каким-то чертом напоминаю ей про нашу долбаную конспирацию.
Кукла задумалась и наморщила лоб! Замечательно! Теперь я широко улыбаюсь! Меня сейчас все устраивает. Я, кажется, дотумкал хитроумный план Андрея. Наденька, кукленок, золотце, рыбка, детка, неразумное ты мое сокровище, тебя загнали в так называемый свадебный капкан. Это ведь то самое сватовство! Старые и добрые смотрины!
Мы заходим на придомовую территорию — тут много сооружений. У Андрея есть хобби. Когда он не начальник спасательного центра, то он — столяр, плотник, вероятно, краснодеревщик, и на все руки мастер. Во дворе замечаю старую беседку.
— Наденька, — осторожно трогаю ее за руку, — посмотри туда.
Кивком указываю необходимое направление.
— Помнишь? Хоть что-нибудь, ну, хоть чуток? Постарайся, напряги свою память.
— Зверь, перестань! — пытается выдернуться и быстро проскочить место своей боевой славы.
Вспомнила! По выражению лица и опущенному взгляду понял, что Надьку одолели мемуары. Но, видимо, все же не тот эпизод. Кукленок однажды неосторожно навернулась с бортика этой беседки и в тот день больно приложилась спинкой об землю — вот так сильно отклонялась от меня, чтобы я не смог ее в губы поцеловать. Мы играли здесь в детскую игру — я отворачивался, как самый старший, а эти желторотики толкали меня кулаками в спину, мне же, после возвращения в исходное положение, предстояло угадать, кто такой смелый, и если вдруг мне улыбалось счастье, то долгожданный выстраданный приз — тот самый сладкий поцелуй в губы. Я перецеловал всех наших немногочисленных девчонок — свою сестру Наташку, Таньку, старшую дочь дяди Ярослава, потом перешел на младшего брата и пару раз прикладывался губами к щекам Смирняги — знаю, что сученок не хочет этого признавать, но детьми мы были нежнее и дружнее, и у нас с ним есть общие злачные воспоминания. А вот Прохорова, стервоза, никак не давалась, не шла в мои дрожащие руки! То звала своего отца, то мать, то покрасневшая позорно сбегала, то носила зеленый пятнистый окрас и, если уж откровенно, в такие периоды было противно к ней подходить, а не то, что прикладываться губами.
— Ты специально? — шипит.
— Я вот помню один эпизод, — настырно торможу нас возле этой беседки. — Мне семь лет, Надя. Я собираюсь во второй класс, самый крутой пацан из нашей банды. А тебе, — замираю на одну минуту и действительно подсчитываю, сколько в то время ей стукнуло, — кажется, полгода. Это однозначно лето, месяц, по подсчетам, июль…
— Ребенок не помнит себя в таком возрасте…
— Мне семь! Кукла, очнись! Я помню школьную программу, я хорошо учился и у меня были грандиозные успехи. Помню, как участвовал в олимпиадах, даже по трудовому воспитанию. Что-то там пилил, строгал и клеил!
— Я про себя сейчас, Морозов. Остынь, пожалуйста, отличник-медалист, — обходит спереди и становится ко мне спиной. — Обнимешь? Или такому в школе зверей не учат?
Просовываю руки и тут же прижимаю эту болтушку к себе.
— Надь, это ведь была наша первая встреча. Слышишь, детка? — мну и вздергиваю ее, чтобы не расслаблялась. — Я тогда тебя здесь в первый раз и повстречал. Ты…
— Макс…
— У тебя было очень красивое кружевное платье, как у принцессы, мама тебя вынесла к гостям, а на полулысенькой голове, — провожу подбородком, туда-сюда, по натянутой шапке, — был такой пластиковый обруч, или как это называется? Короче, огромадный неживой цветок на какой-то полосочке, чуть ли не посреди лба. Надь…
— Ты все это помнишь? — она очень удивлена, четко слышу по тону ее вопроса. — Ты не можешь, Максим, не обманывай меня. Такое дети не запоминают.
— Я помню, как ты пахла в тот день… Я старше, Надя, и это уже не детские воспоминания, это…
Нет! Не любовь? Не она? Не любовь! Хватит, Макс, закрути свой источник словесного снабжения! Она легко толкает меня в бок, а я вздрагиваю, как будто от летаргии оживаю, и по-стариковски кряхчу.
— Ты пахла яблоком! — незамедлительно выдаю.