Любовь нас выбирает
Шрифт:
— Не завидуй, Максик, не завидуй. Меня папка в детстве ремешком не ходил ни разу, хотя там поводов было хоть отбавляй, вот я и вырос избалованной неблагодарной, иногда дебильной, тварью. Кстати, слова не мои, а моего, как ты сказал, доблестного отца.
— Дурак ты, Лешка. Языком молотишь, лишь бы пошлее и похабнее выглядеть. Да ты и так не особый образец целомудрия, чести и долга. Ты — силач, но, извини, зачастую, в жизни такой дурак…
Не дает мне договорить:
— Ах, кто бы говорил! Хотя, вот с этим, сука, не поспоришь, я даже так себе каждое утро перед зеркалом и говорю — настраиваюсь, так сказать, на очень продуктивный день,
— Лешка? — Велихов окликает, а потом еще раз, после неответа, зовет. — Леш? Смирнов?
— Что? Что тебе надо, Гриша? — опустив голову и прикрыв глаза, со злой ухмылкой отвечает.
— Обидел кто? — тут уже и я вклиниваюсь в разговор. — Ты на себя сегодня не очень-то похож.
— Все класс, братва! Все зашибись! Блеск! Блядь! Отлично! Так, когда свадьба, Зверь? Когда эта, — кивает на Прохорову, — соизволит твои яйца отпустить и дать «зеленый свет»?
Да если бы я знал! Когда? Найденыш, когда же наша свадьба?
— Ладно, — Смирняга по-дружески хлопает по плечу, — проехали. Не сердись на меня. Слышишь? Не хотел! И твою Надежду я не обижаю…
Да ты попробуй только, тут тебе и батя твой не поможет — дружбе однозначно придет конец! Однозначно!
— … Макс! Я, наверное, хотел бы быть дружком на твоей свадьбе, если, — ухмыляется по-доброму и одновременно с этим заглядывает мне в глаза, — ты меня еще не вычеркнул из общего товарищеского круга. Макс?
— Димка… — прерываюсь на мгновение, вспоминая, как мы с ним когда-то об этом еще в детстве договаривались. — Я ему обещал.
— Димка — твой родственник, младший брат! Забудь! Гришаня?
— Ну-у, — тянет нагло Велихов, — да-а и в то же время, вполне возможно, как говорится, а почему бы и нет. Закон однозначно этого не запрещает, тем более Димон не женат, наверняка в активном поиске, а значит, вполне может переспать с подружкой невесты, и никто не будет против, заинтересованных же в зале нет! Глядишь, и девочку найдет себе для здоровья. Да и в мальчишнике он может принимать активное участие и возьмет, например, на себя стриптизерш, так сказать, проверит на себе. Морозову ж нельзя, — как-то оценивающе на меня смотрит, что даже неудобно, — да он, по всей видимости, уже и не сможет. Зверь расклеился и поплыл…
— Максим, — Надя, остановившись
Она нам улыбается, а отвечающей лыбой сигнализирую только я — пацаны в курсе, что сейчас можно с Надькой, а чего в моем присутствии с ней категорически делать нельзя. Я спокойно поднимаюсь, а меня тут же, как по команде, сопровождают улюлюканье и идиотский смех этих двух макак.
— Заткнулись, черти, — шиплю. — Иначе отравлю, подсыплю яду и скажу, что неосторожно разожрались в чебуречной или беляшной за углом…
— Ой-ой-ой! Цаца пальчиком поманила, песик-кобелек встал в стойку, хвост задрав. Пусть привыкает, что у мужчины есть другие интересы и постоянные надежные друзья, — парирует Смирняга. — А ты прям подкаблучником стал, зверина! Позвала дебильным словом «можно», ты и подскочил. Слизняк!
— Уберете сами, — стараюсь на последнюю тираду не обращать внимания и затаивать на этих двух обиду или даже готовить долбаную месть. — Все! Пока!
Пожимаем руки, Смирнов приподнимается и подается к моему уху:
— Макс, не обижайся, слышишь? Я…
— Все нормально. С чего ты взял? — мое встречное наушное предложение.
— Я, наверное, просто тебе завидую, поэтому так по-скотски язвлю. Блядь! Прости меня. Она… И потом я ведь знаю, как ты тогда… Переживал. Просто девочку другую представлял, не думал, что это наша Надька Прохорова. Слышишь, братан? Нормально все? Без обид?
— Леш, успокойся, пожалуйста. Мне кажется, что у тебя сейчас не все в порядке в жизни. Что-то ведь определенно происходит? Есть какие-то проблемы? Может помощь нужна?
— Максим, не бери в голову…
— Мы — друзья, и даже больше, — со смешком напоминаю, — Тонечка у нас с тобой одна. Мне вообще как-то с женским полом повезло по полной программе, кругом одни женщины, а я в них, как в цветах…
— С шипами, Макс, шипами, просто охренеть какими! Ты знаешь, сейчас, именно сегодня, после того, что я тут узнал, немного задевает счастье других людей — все остальное как будто бы в порядке, в норме. Бесит просто! Сука! Зависть топит, видимо. Не знаю, правда, как описать… Это надо чувствовать. А ты насчет дружка в моем лице все-таки подумай. Не пожалеешь! Я ведь тоже не женат, а значит, могу трахать дружку точно так же, как и твой Димасик, возможно, даже лучше. Чем он краше меня, в конце концов?
Похоже, у Смирняги начинается период той самой аналитической депрессии, глубокого самоанализа, подведения итогов и естественной расправы над самим собой. Накатывает на Лешку знатно — уже заметно! Скоро начнет говорить, что его образование, успешная карьера, любимое хобби-работа не стоят ни хрена, все лишнее, никому не нужное, энергозатратное и даже нервное. Ему бы исчезнуть с поля видимости наших семейных радаров, сдрыснуть куда-нибудь на Эверест или на худой конец поехать покорять Эльбрус, а он тут с нами киснет и дрючит свою жизнь.
— Там, где больше двух, уроды, — Гриша врезается тараном, — говорят, как правило, вслух, и не засевают внепланово сплЕтенные поля и огороды.
— Братский разговор, Гришаня…
— Максим, — Надя канючит. — Пожалуйста, на одну минуту.
— Все, валите, черти, отсюда на хрен. Пугаете людей своим взъерошенным видом! Смирнов, остынь! Велихов, ты, друг любезный, спать иди!
Мы, наконец, прощаемся, и я подхожу к своей Прохоровой:
— Что, кукла? — наклоняюсь и целую засекреченное для чужих людей местечко за правым ушком.