Любовь нас выбирает
Шрифт:
— Хватит врать, Морозов, — звучит обиженно и с явным недоверием.
— Знаешь, почему запомнил, кукленок?
— Ну ври уже до конца тогда, раз не успокаиваешься.
— У мамы был яблочный шампунь. Я по детству никогда не мыл голову детской лабудой, пользовался взрослым шампунем, а так как в доме не было мужчины до моих полных пяти лет — родного отца очень рано не стало, я его практически не помню, кукла. А Юра вошел в нашу жизнь позже. Так вот, я нахально брал ее — мама отливала мне немного из общей бутылки в значительно меньшую емкость, чтобы я сам справлялся, без нее, а там был аромат такого,
— … зеленого яблока? — смешно задирает голову и заглядывает мне в глаза.
Не могу игнорировать это, склоняюсь и прикладываюсь губами.
— Именно, кукла. Зеленого яблока. Ты…
— Максим?
— Что?
— Мне очень жаль, что я…
Молчим какое-то непродолжительное время вдвоем, словно что-то очень доброе волшебное вспоминаем, а потом вдруг:
— Идем-ка в дом, Прохорова, иначе я тут околею, пока будем предаваться приятным воспоминаниям…
Я помню ее улыбку! Ту, детскую, беззубую, слюнявую. Тогда я, как отъявленный чистоплюй, скривился и отошел. У Нади только-только проклевывались зубки, и она мощно выпускала водный поток на суд всей агукающей общественности. А вот я был однозначно неправ, когда, изувечив гримасой недовольства свою рожу, удалился, надо было тогда забронировать место рядом с нею, а не ждать…
— Смотри-смотри!
Она указывает на освещенное огромное окно. Там бродят ее родители — всегда смурной, до жути серьезный Андрей сейчас с очень доброжелательной улыбкой что-то готовит у плиты, а тетя Галя барражирует по кухне, придерживая высокий бокал, по-моему, с красным вином. Они смеются, о чем-то говорят, что-то обсуждают, строят долгосрочные планы, переживают, видимо, за неразумных нас.
— Вон дядя Юра и тетя Марина… — Надька суфлирует общую картину.
Отец, понурив голову и странно дергая плечами, сидит за столом, а мама стоит рядом с ним, положив одну руку на его вздрагивающее тело.
— Отец смеется!
Чему? Что его так забавляет? И мама очень ярко непринужденно улыбается. Что они там обсуждают? К чему готовятся?
— Там, похоже, праздник затевается. Надь, ты не готова? Это был бы замечательный повод. Сейчас вот, раз — и все…
— Максим, пожалуйста, не торопи меня, — обиженно произносит.
— Ты передумала, Найденыш? Я не то у тебя спросил, что ты хотела? Потому что я, правда, не пойму. Почему молчишь, детка? Ты подскажи, направь. Видимо, у меня с этим после тюрьмы какие-то проблемы. Не умею между ваших женских строк читать. Разучился! Напрочь.
— Я… Честное слово, — заглядывает мне в глаза. — Потерпи, немного. Мне… Господи! Я не простила саму себя, если ты понимаешь, о чем я говорю. И…
Темно, на улице в радиусе двух метров ни хрена уже не видно, но я знаю, какого цвета эти красивые глаза, знаю, как она смотрит в такие моменты на меня, как ждет, что я найду те самые важные для нее слова. Все знаю, Надя! Мы ведь очень давно с тобой знакомы, кукла, — ты знаешь меня двадцать четыре полных года. Прохорова, это высший срок! Высшая мера добровольного наказания — кем-то выписанная пожизненная связь!
— Я простил тебя! Мне кажется, этого вполне достаточно. Разве я не прав? Наденька? Пожалуйста! Задам еще раз тот вопрос: 'Ты выйдешь замуж за меня?
— Я…
Твою мать! Какая яркость! Входная дверь нараспашку, а в проеме наблюдается крепкая
— Вы где были, охламоны? Макс? Что за на хрен? Сколько можно ждать? Надежда, ты замерзла, ребенок? Быстро в дом, — кричит куда-то внутрь, — Проша, ты был прав, там наши дети бродят! Заходим, проходим и рассредоточиваемся на всей площади. Не стоим в дверях!
Глава 20
— Вы встречаетесь? — мама очень смешно выпучивает свои глаза и шустро мельтешит таким вот безумным и до жути странным взглядом по мне и кукленку уже где-то в общей сложности минут пять. — Вы с Надей? С нашей Надеждой? Максим? Вы… О, Господи! Я не могу поверить! Вы — пара, ребята? Это что, правда? Никакой не розыгрыш? Все так и есть, не шутка? А? Что все молчат, как в рот воды набрали? Они ведь вместе? Ну, поглядите же. Держатся за руки, смотрят нежно друг на друга… Не пойму?
Недоумение и удивление она выдает на счет раз и всегда без каких-либо осечек, но весьма эффектно — этого, конечно, не отнять. Мама поднимает плечи, смешно крутит головой, искренне, по-доброму улыбается и по-рыбьи, как будто бы немая, открывает-закрывает рот.
— То есть… Галя? — переводит взгляд и обращение на Галину Николаевну. — Ты в курсе, дорогая? Знала или тоже испытываешь приятнейший шок?
Та незамедлительно перекидывает стрелочки на мужа:
— Андрей? А ты знал? Ты, по всей видимости, совсем не удивлен, и, по-моему, даже рад и, — осекается, затем прищуривается, присматривается, приподнимается на носочки, заглядывает ему в глаза, прочесывает тем самым женским сканирующим взглядом, и тут же выдает, — просто счастлив? В эйфории, что ли? Ты сияешь, Прохоров? Это как? Что за тайны? От жены и матери твоего единственного ребенка…
Назревает семейный скандал? Или тетя Галя пытается играть ту роль, которую ей назначил любимый муж, но, видимо, генерально с ней до конца не отрепетировал все кульминационные моменты — просто не успел, готовил всем праздничный оригинальный ужин и ошеломительный сюрприз. Уж больно светятся ее глаза, да и актриса она, впрочем, как и ее единственная дочь, весьма не очень. Обе в этом деле посредственны, а на наигранные эмоции абсолютно скупы! И слава Богу, иначе мы бы погрязли в царстве алчности, распутства и откровенной лжи.
Ну, а Прохоров, вообще, неоригинален и, как обычно, очень краток:
— Юра?
Папа впадает в ступор, но ненадолго, затем вдруг резко выплевывает то, что накипело и слишком долго искало выход в свет:
— И что? В самом деле? Марина, Галя, наши верные и преданные боевые подруги, эти дети, твою мать, — давно уже не дети. И… Не пошли бы все к черту, мои дорогие, настоящие и будущие любимые родственники! Нашли, в чем сомневаться, что додумывать, о чем сокрушаться и про что жалеть! Я — голодный! Это в настоящую минуту самый страшный и «грешный» грех. Мы будем сегодня принимать пищу, в конце-то концов, или как? Десятый час, а я еще не отведал то рагу, которое ты там накрутил, Проша. Сижу и нюхаю ароматы — ты нас ими потчуешь уже полтора часа. Имей совесть, зять Андрей! Что за свинство? Я знал, что ты жлоб, но что еще и пищевой палач — это открылось только вот совсем недавно. Я предлагаю всем пройти за стол и там под бокальчик… Кстати, сестричка, что мы там пьем?