Любовь нас выбирает
Шрифт:
У нее расслабленное лицо, красивые черты, густая челка и волнистые густые волосы… Она спокойна, я бы сказал, немного умиротворена. Да! В тот момент, я думаю, что эта женщина была там счастлива и искренне улыбалась миру.
Не говорю, но утвердительно киваю.
— Я ушла, Максим…
Останавливается, обдумывает, трогает себя за лоб, затем массирует виски, потом вдруг закрывает рот, притрагивается к глазам, и снова возвращается к плечам. Надя зябнет?
— Ты приболела? Мне кажется, что у тебя все-таки температура.
— Не мешай, пожалуйста. Не мешай. Я ушла, — смотрит прямо, выжигает
— Ты же боялась родителей. Какая свобода, Надя? Ты постоянно причитала о том, что скажет твой отец, как мать посмотрит на тебя. Ты возмущалась, что меня никогда рядом нет, что я нерадивый, бесперспективный для тебя, наверное, неподходящий, не тот. Сука! Не знаю. Мне кажется, ты скоро начала бы повторять, что я — скотина, конченая мразь, что мы — не пара, что все зря и на хрен. Что такое тебе и даром не надо…
— Да, все так! Но ты ведь меня не бросил бы? Я никогда не говорила того, что ты тут сейчас в горячке высказал и нагородил. Ты больно и жестоко передергиваешь!
— Прости… НО НИКОГДА, ТОЧНО НИКОГДА! Не смей в этом даже сомневаться! НЕТ! НЕТ! И НЕТ! НЕ БРОСИЛ БЫ! Я НЕ БРОСИЛ БЫ ТЕБЯ!
— Господи, как все объяснить? Как? Хочу, чтобы ты понял. Понимаешь…
— У меня зарубежный грант. Выиграла именно я. Прохорова, ау! Ты слушаешь, Надежда Андреевна?
— Да-да, конечно.
У меня задержка. Сколько? Семь дней, кажется. Считать, дура, не умеешь? Заниматься сексом научилась, а нести ответственность — нет, «Прикинусь валенком, глядишь, все и рассосется»! Кажется, семь! Однозначно! Семь. Уверена на сто процентов!
— Я поеду учиться в тот зарубежный колледж современного искусства. А ты?
— Я поступила в универ, там архитектурное отделение. Надён, а у тебя как? Прошара, ты как? С нами? Прохорова в космос, как обычно, отлетела.
А я люблю одного сильного человека и, кажется, от него беременна. У меня будет ребенок! Я — мама! Стану ею через… Ну, вот опять! Через сколько? Девять месяцев или раньше?
— Подруги хвастали своими достижениями. Кто-то выиграл грант, кому-то подарили безумно дорогой спорт-кар, кто-то поступил в столичный вуз…
— Я не понимаю. Извини, но у меня немного приземлённые суждения и до оскомины кислая жизнь…
— А я думала, что беременна, Максим! Я хотела этого, хотела быть с тобой. Носить твоего ребенка и выйти замуж.
— Я предлагал! Я ведь делал предложение! В тот сучий сентябрьский день! Дал даже ночь на размышление! — повышаю голос. — Ты четко отказала и достаточно понятно все сформулировала. Сразу! Без раздумий! Было крайне доступно и весьма объективно. Там все
— А ты не перебивай меня и дослушай до конца, — бурчит с недовольством.
У меня в памяти, видимо, провал? Или эта женщина выкручивает все в свою правильную сторону?
— Меня пугала мысль, как я скажу родителям, что в положении, но ты не отступал и даже поспешил с тем предложением. Я этого всего не отрицаю — было, правда, истина! Но, — с тоской смотрит на картину на стене, — мне хотелось подарить тебе дочку или сына. Чтобы ты потом не пожалел о том, что за каким-то хреном женился на недоразвитом без какого-либо образования ребенке. Понимаешь? Хотя бы так! Слабенькое утешение. Что все не зря! Твое предложение и наш возможный брак — мой вклад в семью в виде будущего ребенка.
— Нет! Для меня это все было абсолютно неважно! Твоя беременность, согласие или гнев родителей не играли для меня никакой роли. Я хотел именно тебя! И только! Уже говорил об этом. Неоднократно. А теперь…
— Я не беременна, Максим. Что я за жена была бы тогда, если не смогла подарить тебе…
— Самая лучшая и любимая. Мне плевать! Я сделал предложение — ты меня отвергла! ОТКАЗАЛА! Ты боялась, сокрушалась, как дальше быть, ты ведь хотела учиться в столице…
— Я переспала с той мыслью, Макс. Вот это, — указывает рукой на картину, четко на свое лицо, — результат! В тот момент я приняла решение! Видишь, мне весело, уже легко, все отлегло, утихло, ты там смешно сопел мне в ухо. Господи, это жутко бесило! Ты без конца дергал меня за грудь, потом спускался и лез, куда не надо, ласкал, играл, даже трахал сонную и счастливую. А вот это, мое лицо в тот момент — кажется, или я совсем не ориентируюсь в человеческих взаимоотношениях, свидетельствует о женской нескрываемой радости от того, что… Вот-вот, еще немного, и я узнаю о своем ребенке! Я встала раньше и сделала тот тест специально без тебя! Так изначально и задумала! Это тайна! Женское таинство, я должна была быть одна, в гордом одиночестве, в том гостиничном туалете…
— Что ты несешь? Тебе там, — киваю на нарисованный «идиллический пейзаж», — восемнадцать юных лет и ты до усрачки, с пеной у рта, требуешь себе лучшего будущего. Столичная жизнь, карьера, ярость отца, долбаный Зверь с некрасивой обручалкой в коробочке. Вот она правда! Тебя загнали в угол, Надя! И сделал это типа долбаный я.
— Не веришь? Трудно? Переубедил себя? Выставил Прохорову мразью? Изменницей, недостойной? Вытравил? Да? — кричит. — Задай тот блядский вопрос, Морозов! Или боишься? Боишься?
— Хватит, Надя! Я уже спросил. Слышишь? Хватит! Я обещал, угрожал, пугал — вот ты и получила мой вопрос, а я на него твой ответ. Спасибо! Но все! Закончим на этом!
— Я, видимо, не так ответила? Ты, мне кажется, неудовлетворен?
— Мне ответ просто непонятен. Если ты любила меня, то должна была…
— Я поэтому и ушла.
Твою мать! Отреклась от человека, за спиной которого была бы как за каменной стеной только потому, что не залетела? Она не залетела? И что? Мадина не могла забеременеть? К чему это? На хрена сейчас вспомнил бывшую? Ризо? Я… Не пойму!